Вэй Хой - Крошка из Шанхая

Мадонна, как всегда прятавшая глаза за темными очками, скинула ботинки и босая вышла на середину комнаты. Она взяла одну розу из вазы и торжественно произнесла:

– Я хочу преподнести эту розу моему прекрасному Тиан-Тиану, а стихотворение посвятить милой Коко. Что же касается меня, то я еще не приняла окончательного решения. Ведь я только что начала пить. Откуда мне знать, как все обернется и в чьей постели я окажусь наутро? – хихикнула она.

Она бросила розу на колени Тиан-Тиану, сидевшему на полу, потом передвинула очки на лоб, достала из сумочки листок бумаги, изящно опустилась на одно колено и, обращаясь к Тиан-Тиану с чувством и театральной проникновенностью, продекламировала:

– Увы, все это не твое, / и не касайся поцелуем / и не тревожь покой!

Она закончила, заслужив бурные аплодисменты присутствующих. А я послала ей воздушный поцелуй в знак благодарности.

Затем настала очередь Джонсона. Он подарил розу моей кузине Чжуше, с его точки зрения самой прелестной из присутствующих женщин. А стихотворение посвятил самой умной из дам, Мадонне. Оно было коротким, но выразительным:

– Душа моя / отправимся вдвоем в далекие края / туда, где среди вечных льдов нас ожидают добрые пингвины, / и вместе разопьем там счастья чашу.

Он сказал, что тоже еще не решил, с кем проведет эту ночь.

– Тебе что, приглянулась миз [107]Чжу? – спросила у него Мадонна. – У китайцев есть поговорка «Прекрасна лишь любимая». Если ты счел ее самой прекрасной, значит, ты влюбился!

Джонсон зарделся от смущения.

Чжуша и Ай Дик, невзирая на бесшабашность окружающих, безмятежно ворковали, усевшись на уголок софы с бокалами в руках. Своей манерой держаться и поведением они разительно, как лед от пламени, отличались от фонтанирующей энергией Мадонны.

– Нет проблем! Ты – свободный гражданин Америки и можешь любить кого захочешь, – надувшись пробубнила Мадонна.

При этих словах Ай Дик не удержался от смеха. Он заключил Чжушу в объятия и произнес:

– Дорогая, как чудесно, что ты всем нравишься. Ты и впрямь настоящее сокровище!

– Пожалуйста, обойдемся сегодня без ревности и колкостей! – призвала я. – Это всего лишь игра. Поэтому давайте веселиться!

– Согласен, – сказал Летун и, улучив момент, тихонько подкрался ко мне, обнял за талию и томно положил голову на плечо. Тиан-Тиан старательно не замечал его проделок, сосредоточенно сдувая пушистый пепел с кончика сигары.

Я потрепала Летуна по уху:

– Твоя очередь, проказник!

– Я дарю эту розу прекраснейшему из существ – самому себе, посвящаю стихотворение умнейшей Коко, а отдамся тому, кто мне приглянется, все равно, мужчине или женщине, – пропел Летун, с довольным видом крутясь перед зеркалом и поправляя красочный саронг у себя на бедрах.

– Пожалуй, я сегодня выгляжу просто очаровательно! – добавил он.

– Мы тоже так считаем, – в унисон вторили ему его спутницы. Они окружили Летуна, повисли на нем, обвив руками, как клубок полуженщин-полузмей, извивающихся вокруг вожделенного спелого яблока.

– Мне никто не подарил розы. Чтобы не потерять лицо, я лучше сам себе ее подарю, – с этими словами, зажав стебель розы в зубах, Летун распростер руки в стороны, словно крылья, и покачивался в такт музыке, будто собирался взмыть вверх. Вид у него был странный и трогательно-беззащитный, но развевающиеся полы саронга придавали его красоте нечто пагубно-демоническое.

– Я тоже хочу преподнести тебе розу, потому что считаю тебя самым прекрасным, – неожиданно бойко по-китайски сказал серб Иша. – А стихотворение я посвящаю моему лучшему другу Паучку, у которого самый высокий интеллектуальный коэффициент из всех моих знакомых. Что до меня, то я хочу предложить себя тому, кого назвал самым красивым.

При этих словах глаза всех присутствующих устремились на Ишу, словно на пришельца из космоса. У белокурого американца невольно вырвался нервный смешок. Иша стремительно сорвался с места и навис над Джонсоном:

– Тебе смешно, да?

– Извини, – ответил тот, не в силах погасить улыбку. – Это получилось само собой.

– Точно так же, как самолеты твоей страны сами собой летают над нашими городами и сбрасывают на нас бомбы? Точно так же, как ваши солдаты сметают все на своем пути, убивая тысячи невинных жителей? Бесстыдная ложь! Дерьмовые американцы! – кричал он в исступлении. – Как подумаю о вас, блевать хочется! Всюду лезете не в свое дело, суете нос, куда не просят! Наглая и алчная свора! Вульгарные, тупые и примитивные, самодовольные до одурения! Плюнуть бы вам всем в морду, гады ползучие!