Святослав Иванов - Подозрительные предметы

И прочая. «Обязательно напишу какое-нибудь прошение, чтобы учёные разработали систему, позволяющую человеку поворачивать голову на сто восемьдесят градусов. А ещё лучше – учту это в разработке ревизской сказки…». Прагматичные мысли унеслись, затмившиеся мыслями фантастическими – а что, если самому попробовать?

Небылицын мягко потянул голову налево – ничего особенного, обычное напряжение в верхних позвонках; направо – шея продемонстрировала неожиданную гибкость. Ещё раз налево – гибкость и там. Ещё два три поворота – и без хруста, без тяжести, голова Небылицына повернулась на желанные градусы.

На стене за спиной Небылицына – стоящие часы и портреты пары особо важных лиц . Гнусная картина – подумал он – и, крутя головою в разные стороны, принял решение снять и портреты, и часы, вдруг показавшиеся ему пошлыми и слишком блестящими. Выкидывать было жалко – Небылицын сложил в ящики стола эти предметы, увиденные вдруг за собственной спиной.

Небылицын стал ходить по своей комнате, отделённый от общего зала высокими перегородками, крутя головою как заблагорассудится. Один раз – размахнулся ушастою – да и заверни полный оборот, триста шестьдесят градусов.

Триста шестьдесят! Небылицын придал своей голове небывалое верчение. Спохватился минут через двадцать, когда понял, что не знает, сколько раз он повернул голову против часовой стрелки, сколько – по часовой; а значит, без медицинского вмешательства не сможет установить, где же нормальное положение его головы на плечах.

Баловство! – сказал он себе, сев за стол, и твёрдо решил больше не употреблять без надобности эту удивительную способность своего организма. Появится надобность – буду употреблять; так порешил Небылицын, сев за стол.

Далее Небылицын думал, но думал Небылицын далее о вещах, о которых быстро запамятовал. Отогнав от себя мысль о возможной цирковой карьере, Небылицын вышел на какую-то удивительно приятную тему для размышления; отойдя от неё, чтобы поприветствовать своего коллегу Маркова, он не смог её вновь нащупать. В голове его царило предпраздничное настроение: сейчас, думал Небылицын, приступлю к этой замечательной мысли, и воспряну духом!

От предвкушения сладкого размышления ощущения тоже были до поры до времени приятные. Но Небылицын хорошо знал эту ситуацию: вот придёт в голову что-нибудь хорошее, а потом отвлечёшься, и не додумаешь мыслишку, и губу прикусываешь в лёгкой досаде. Как долетевший из далёкой кухни аромат (желанной, но позабытой пищи) или всплывшая из ниоткуда мелодия (знакомая, но очень смутно), билась приятная мысль в лабиринте головы Небылицына, головы, которую теперь можно было крутить в любую сторону, сколько будет угодно её хозяину.

Марков сидел безмолвно и вопросительно глядел на Небылицына. Только что он вроде бы говорил: «А вот у меня вроде и дел никаких нет, так что я у вас тут посижу немного?», заметил что-то о погоде (помним, потеплело), отпустил вроде бы дежурную шутку – но теперь Небылицыну не верилось, что Марков вообще когда-либо что-нибудь говорил.

Марков молчал и смотрел на Небылицына, будто ждал, что тот его чем-то развлечёт, расскажет о своих свежих мыслях и особенно удачных управленческих решениях; поведёт его в бар, накормит обедом, пусть бы даже изобьёт и надругается – Марков очевидно ждал от Небылицына действия , ему очевидно нужна была компания, но выражать своих намерений он не находил нужным. Также он не находил нужным прислушаться к внешнему облику Небылицына, который весь только и старался излучить утверждение: я хочу остаться наедине со своими мыслями.

Небылицын вообще умел деликатно прогнать человека: что-нибудь соврать о важном деле, требующем концентрации, о вот-вот приближающейся деловой встрече, о больной голове и прочая – отговорки легко приходили ему в голову; он бы и сейчас легко сочинил бы способ избавиться от Маркова, но ему мешала какая-то внезапно возникшая доброта к малозначимому коллеге (пусть и в сплаве с раздражением). День складывался для Небылицына как-то иначе, нежели любой другой день.

Такие Марковы заходили к Небылицыну часто – он считал, что они считают себя посредственностями по сравнению с ним; и, следовательно, приходят к нему, чтобы научиться его, вестимо, не посредственности. Они явно были глупее него – иначе нашлись бы, что сказать. Сколь бесцеремонно Небылицын их бы ни выгонял, они приходили вновь – и это ему несколько льстило.