Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Радуга-ладога замерещала из-под жматерти, выстро зглопнула с млаз болой и сольше не черяпилась.

Утром, вспоминая этот сон, Валентина Петровна совсем уж разволновалась. К чему это всё? Деревья, каменеющий и разваливающийся лоб, странный монолог подруги по несчастью… Или по счастью.

Стоял нежданно тёплый февральский день, почти уже весна – светило яркое солнце, и весь двор был в лужах. Валентина Петровна смотрела в окно, тоскуя, что не может пойти гулять – снова разболелось горло.

Позвонила подруга, Римма, преподавательница с журфака. Рассказала странную историю: будто бы когда-то в студенческом театре она играла главную роль в «Пигмалионе» – и кричала «Цветы! Цветы! Кому цветы?». Спустя много лет она задумалась о том, что театр занимал помещение церкви св. Татьяны – и подобные крики были кощунственными. Тогда она будто бы посоветовалась с воцерковлённой подругой – и та велела ей тысячу раз перекреститься, проходя мимо церкви. И тогда Господь простит.

И вот сегодня – уже полдень! (В. П., очевидно, совсем заспалась) – сегодня был ей знак. Нерадивые студенты, придя на пересдачу, подарили ей вялый букетик. Два юных дуболома, завалившие переэкзаменовку, нагнали её уже на улице, и принялись уговаривать выслушать их дополнительно. Римма отказывалась наотрез – и тут к ней обратился какой-то прохожий, очевидно, в спешке:

– Почём цветы?

Он, подзаборный лимитчик, перепутал Римму – преподавательницу МГУ с сорокалетним стажем, с той самой Элизой Дулиттл, цветочницей из «Пигмалиона». Римма со всем возможным достоинством отдала мужчине веник за так – и громогласно рассмеялась на всю Моховую улицу. Двое студентов стояли в оцепенении (видимо, подумала В. П., сдерживая смех).

Валентина немного поумилялась над этой историей и положила трубку. Вспомнив, что обещала написать электронное письмо Галке – подруге, обитающей в Париже, – открыла ноутбук.

Начав письмо, Валентина Петровна обнаружила, что на ноутбуке не работает первая буква алфавита. Нажимаешь – а на экране она просто не появляется. Что ж, подумала она, попробуем написать и без А.

Дорогой мой друг, золотце моё Г!

Тебе известно, что в последние недели здоровье меня волнует – болит горло, и в целом силы уже не те. Впрочем, успокоение в том, что под конец зимы это повторяется ежегодно, много лет.

У Мэри всё хорошо, у Дмитрия – сносно. Вновь очередные головоломные идеи, от которых он потом отречётся и, вспомнив, состроит дурную рожу. У милого моего Лёшеньки подходит к концу второй год обучения – время летит, и невозможно его притормозить.

С компьютером некие проблемы – пишу тебе, вовсе не используя первую букву русской и любой другой речи. Тяжело, дружище! Выбор слов – ощутимо сложнее, чем обычно, впрочем, можно вспомнить слово, которое годы не говорил. Но вот же дрянь – если и прочие буквы тоже будут уходить! Что же тогд

Валентина Петровна с неприязнью закрыла ноутбук. Не ладилось у неё с техникой. И ведь могла же пропасть какая-нибудь другая буква! Без Ё вовсе можно жить. Без твёрдого знака. Без Щ, без Й, да и Ф-то встречается нечасто!

Ну и как теперь связываться? Она же в Париже – это и не позвонишь даже. Бумажные письма баре, видите ли, не читают. Какие мы нежные.

Тут зашёл Дмитрий – сын Валентины Петровны. 32 года, белобрысый, огромный, угловатый, похожий на баскетболиста на поздних этапах карьеры. Чаю? Да, конечно. Сыро там.

Его призванием в жизни было подвергать всё сомнению. Довольно быстро расправившись со всеми общепринятыми суждениями, он уже в довольно ранней юности принялся за свои собственные вкусы и взгляды. В результате он навсегда засмотрел волком на себя же двухлетней давности.

Деятельность свою он менял вместе с мировоззрением – сейчас его взглядам не противоречила торговля в интернете, преуспевать в которой он научился ещё десять лет назад, но с тех пор несколько раз забрасывал, становясь то дворником, то уличным музыкантом, а то и вовсе каким-нибудь водолазом.

Дмитрия никогда не звали ни Димой, ни Митей, ни как-либо ещё – он всегда настаивал на полной форме, походя не то на героя классического романа, не то на кого-то совсем уж нездешнего. Дмитрий всегда был таким «умным мальчиком, которого никто не слушает», говорил с прибалтийскими длиннотами – и тем контрастнее смотрелась его внешность рязанского работяги.

Дмитрий говорил о чём-то невнятном, снова пытался пропагандировать свою политическую позицию (там была какая-то уморительная сложность), привычно отлынивал от ремонта компьютера (хотя кому заняться водружением на место буквы А, как не ему!), было видно, что пришёл он по какому-то другому поводу, но не знает, как к этому подступиться.