Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Друзья пожали плечами и порешили, что на вкус и цвет товарищей нет. В то же время каждый из них внутренне раздосадовался, что сплоховал перед другом, и что, пожалуй, не стоит надолго задерживаться с этими девушками.

Галя же и Поля и вовсе поссорились. П о лина кричала, что Мите ночь с ней понравилась значительно больше, чем все его ночи с Г а линой, о чём тот не преминул шепнуть на ухо. Г а лина же говорила то же самое о Диме: дескать, он, не зная, что обнимает другую, сказал «Сегодня – что-то особенное», чем указал Поле на полную несостоятельность Гали.

В четверг вечером Волин всё-таки набрал номер девушки и сказал ей:

– Знаешь, у меня завтра очень важные дела, я засижусь допоздна. Ещё и в субботу работать буду. Не знаю, смогу ли приехать…

– Ничего-ничего, – перебила собеседница. – У нас тут тоже форс-мажор. Я уезжаю к родственникам в другой город, срочно. Не знаю, когда вернусь. И Поля тоже. К своим родственникам.

– Когда мы теперь увидимся?

– Не знаю.

– Да, у меня тоже дела такие серьёзные… Не знаю, когда разгребу это всё.

– Ну и славно. Давай, будем на связи.

– Пока, целую.

Волин положил трубку и пожал плечами. Он думал, что ему придётся долго объясняться с Галей, а она сама вдруг взяла и бросила его. Ну и ладно – баба с возу.

Дисплей его мобильника вновь загорелся зелёным цветом – звонил Нилов.

– Алло.

– Ну что у тебя там?

– Да то же, что и у тебя.

– Я в курсе. Я не это имел в виду.

– А что же?

– Кто завтра пьёт, а кто за руль?

Она стояла перед зеркалом и изучала свой лоб. Он был какой-то слишком сухой, кожу неприятно стягивало ближе к центру, от этого немного побаливала голова.

Она пошла гулять и долго ходила в забытьи – кто она и где она, как-то совсем не задумывалась. Со всех сторон смотрели какие-то странные, непривычные вывески: «Красная икра», «Плетёная мебель», «Креплёные вина», – и ей хотелось, будто бы она снова маленькая девочка, почемучкать: зачем такие магазины вообще существуют, если за всем можно съездить в гипермаркет?

Она остановилась под какой-то из этих вывесок и захотела рассмотреть что-то на витрине, но заметила своё отражение – лоб совсем ссохся. Она потрогала – на ощупь кожа стала как дерево, прикосновения пальцев совсем не ощущались.

«Деревяшка», – подумала она про себя, да и обнаружила вдруг, что она сама стала дерево, вернее, может, и была им всегда, а сейчас только это заметила. Обнаружилась соседка по лестничной клетке – кокетливая берёзка, хоть и в годах. Заявила:

– Ну и что, подумаешь, мы деревья. Да, мы состарились и изрядно засохли, но некоторые-то вообще пни с самого детства.

– Действительно. Мой сын – тот ещё пень, упрямый с самого детства.

– Нет, твой сын – другое. Он как виноград или плющ – везде вьётся как он хочет. А пни – это вон как он, – соседка указала рукой на усатого таксиста, сидящего в «Победе» поблизости и подмигивающего из-под кепки. – Как с детства обрубили, так дальше и не вырос.

Она, кажется, начала понимать соседку. Посмотрела на себя в зеркало: не то осина, не то вообще ива какая-то плакучая.

– А из кого-то что-то усиленно лепят всю жизнь. Из кого стул сделают, из кого стол. Но мебель, как правило, скоро выкидывают, а мы, деревья, стоим себе на месте дооолго-долго. Может быть, наша судьба и скучна, но зато мы держимся корней. А потом, самое худшее – когда плотника толкового нет, а человек сам из себя стол смастерить пытается. С такого потом скатёрка – и та соскальзывет, я уж не говорю о посуде. Ноги кривые, потому что. А у нас стройные, даром что сохнут.

Она стряхнула с себя листья и побежала прочь от скверного видения. «Только не оглядываться, только не оглядываться, – думала она. – Иначе кто-то из нас застынет навсегда». На бегу она ощупала лоб: он пошёл трещинами.

Метнулась в метро: там уткнулась лицом в отражение в двери и с ужасом видела, что на лбу наросли какие-то коровидные пластины – уже не одним блоком, а по отдельности. Ощупала их пальцами и вдруг обнаружила, что они с лёгкостью отходят с характерным хрустом – чувствовалось удивительное облегчение.

Но тут что-то и поезд как-то стал не так идти – будто бы и не вперёд вовсе, а куда-то вверх по спирали, и голова с телом поменялась местами, и сама она захотела вдруг поездом стать, да не умещалась больше в нём…

Вшистко заколовертебратилось и даже обыркновенные слова стремлительно потегряли свой змызл. Внутривенный хренолог стал напомянывать губку, развпропитавшуюся всеразличным бредом, рассыпавном вокругом. Голову вышпандюрили из тела как жробку из затылки с бомжанским. И завплыло понадверть. Разнадвабочилось вшистко всуе и вотще. И вообще.