Агота Кристоф: Вчера

— Нет, Лина, никогда. Ты хотела оставить этого ребенка?

— Шандор, ты даже представить себе не можешь, каково это, когда из тебя вырывают твое дитя. Может быть, это был мальчик. И вот Коломан принудил меня избавиться от него. Шандор, я больше не люблю своего мужа, я презираю, ненавижу его. Кроме того, у него наверняка кто-то есть в городе. Он возвращается все позже и позже. И мы решили развестись, как только вернемся на родину.

Я говорю:

— Тогда пусть Коломан возвращается один, а ты оставайся здесь. Можешь переехать ко мне хоть сегодня, вместе с дочкой; все давно готово, и детская, и наша комната, все там есть, даже игрушки.

— У тебя есть детская комната?

— Да, Лина. Я уже давно жду вас к себе. А потом я тебе сделаю маленького мальчика, Лина. И вообще столько детей, сколько захочешь.

— И мы будем отдавать их в ясли, пока сами будем вкалывать на фабрике.

— А почему бы и нет? В яслях детям хорошо. Там они играют, заводят себе друзей-приятелей.

— Но не родных. Здесь у них никогда не будет родни — бабушки с дедушкой, дяди с тетей, кузенов.

— Ну ясное дело, нельзя же иметь все. Коли уж ты покинул родину, нужно приспосабливаться к чужбине. Но если ты меня любишь, ты согласишься.

— Я люблю тебя, Шандор. Но не настолько, чтобы остаться.

— А если я вернусь вместе с тобой, ты выйдешь за меня?

— Нет, Шандор, нет. Прости меня, но думаю, что не выйду. Как я смогу представить тебя моим родителям? Вот, знакомьтесь, это Тобиаш, мой муж, сын Эстер?

— Ну давай солжем. Они меня не узнают.

— Лгать? Лгать всю жизнь? Моим родителям? Нашим детям? Всему свету? Да как ты можешь предлагать мне такое?

Сижу дома в одиночестве. Смотрю на детскую комнатку, на игрушки, на шелковый халат, который я купил для Лины.

Делать нечего. Я испробовал все средства. Чувство бессилия — что может быть ужаснее?! Теперь мне ничего не остается, как сидеть здесь — тупо, без единой мысли в голове, без единого желания, пить пиво, кружку за кружкой, да курить сигарету за сигаретой.

Все кончено. Никогда Лина не придет ко мне. Скоро она уедет с мужчиной, которого не любит. Я уверен, что она будет несчастна, что никогда больше никого, кроме меня, не полюбит.

Спустя какое-то время я иду на кухню, чтобы перекусить. Достаю из холодильника кусок сала. Беру доску и нож, чтобы нарезать его.

Отрезаю пару ломтиков и останавливаюсь. Пристально гляжу на нож, зажатый в руке. Вытираю его, кладу во внутренний карман куртки. Встаю, выхожу из дома и сажусь на велосипед.

Яростно кручу педали. Я знаю, что сошел с ума. Знаю, что это ничему не поможет, но мне нужно действовать, нужно что-то сделать — все равно терять нечего. А Коломан заслуживает смерти.

Он должен понести наказание за то, что принудил свою жену освободиться от ребенка, которого она носила, чьим отцом он был. Я бы предпочел, чтобы этот ребенок был от меня. Но, увы, это не так.

В восемь вечера я стою перед Лининым домом. В передней комнате темно. Лина, должно быть, в кухне или в спальне, с Виолеттой.

Улицы пусты. Ни одного прохожего. Я сажусь на ступени лестницы и жду.

Коломан появляется к одиннадцати часам, с последним автобусом. Я преграждаю ему путь к двери.

— Что вам нужно, Шандор?

— Наказать вас за то, что вы заставили претерпеть Лину. Это был ваш ребенок, Коломан, а не мой.

Он пытается оттолкнуть меня:

— Убирайтесь отсюда, дурень несчастный!

Я выхватываю из кармана нож и вонзаю ему в живот. Мне не удается вытащить его обратно — Коломан, скрючившись, падает. Я оставляю его валяться там, на земле. Сажусь на велосипед и еду прочь, стараясь не слышать его жутких криков.

Лежу у себя на кровати, жду полицейских. Дверь я нарочно оставил открытой. Так проходит вся ночь, я ни на миг не сомкнул глаз. И однако мне совсем не страшно. Тюрьма или фабрика — какая разница?! По крайней мере, Лина теперь избавлена от этого мерзавца.

Наступило утро, а полицейские так и не пришли. Вместо них, к девяти часам, входит Лина. Впервые она переступает порог моего дома. Она садится на единственный стул в комнате.

Я спрашиваю:

— Умер?

— Нет. Он в больнице. И как только его выпишут, через несколько дней, мы тут же уедем. На его крики сбежались соседи, они-то и вызвали «скорую». Рана оказалась легкой.

Я молчу. Я думаю о том, что и впрямь не способен убить человека.

Она продолжает:

— Коломан не стал давать показания против тебя. Но при одном условии: после развода я должна оставить ему Виолетту. Мне пришлось подписать бумагу. Он заявил, что на него напал какой-то неизвестный.