Агота Кристоф: Вчера

— Счастливого Рождества всем!

Я думаю о том, что у меня никогда не было елки. По-моему, Ян думает о том же.

Лина укладывает ребенка в задней комнате, и мы приступаем к трапезе. Едим утку с рисом и овощами. Приготовлено очень вкусно.

После ужина мы обмениваемся подарками. Ян получает нож с несколькими лезвиями, штопором и открывалкой для консервов. Он страшно доволен. Мне вручают авторучку, и я не знаю, как это понимать — неужели намек со стороны Лины? Да, наверняка это коварная насмешка.

Коломан обращается ко мне:

— Карола мне сказала, что вы пишете.

Я смотрю на Лину, кровь бросается мне в лицо, я, наверное, покраснел как рак. Мой ответ звучит в высшей степени глупо:

— Да, но только карандашом.

Чтобы сменить тему, я быстренько вручаю Лине общий подарок от меня и Яна — набор для ликера, графинчик и рюмки. Купил его, конечно, я.

Лина начинает убирать со стола. Я ей помогаю. Мы нагреваем воду, Лина моет посуду, я вытираю. Пока мы трудимся в кухне, из комнаты до нас доносятся взрывы смеха. Ян и Коломан рассказывают друг другу всякие байки.

Я вхожу в комнату:

— Ян, пора идти. Последний автобус через десять минут. На глазах у Коломана я целую Лину в щеку.

— Спасибо тебе, кузина, за этот прекрасный вечер. Ян целует Лине руку.

— Спасибо, спасибо вам! Привет, Коломан! Коломан отвечает:

— До скорого. Мне было очень приятно.

Всю праздничную неделю между Рождеством и Новым годом фабрика закрыта. И нет больше совместных поездок и обедов в полдень. Еще до наступления праздников я предупредил Лину:

— Буду ждать тебя на мосту каждый день, с трех часов.

Когда не слишком холодно, я езжу туда на велосипеде. Если идет снег, сажусь на автобус. Жду несколько часов на мосту, потом возвращаюсь домой и пишу стихи.

К несчастью, у Коломана, верно, тоже отпуск, так как он теперь гуляет вместе с Линой и ребенком. Увидев их, я прячусь за деревом и, пропустив вперед, ухожу восвояси. Лина наверняка узнает мой велосипед.

За эту неделю Лина ни разу не появилась одна. И ни разу мне не удалось с ней поговорить.

Может, Коломан что-нибудь заприметил во время рождественского вечера?

Теперь я предпочитаю рабочие дни выходным. Меня грызет тоска. Я иду к Йоланде, но ее нет дома — верно, гостит у родителей. Они живут где-то неподалеку, но я не знаю их адреса.

Эмигрантское кафе тоже закрыто.

Однажды вечером я захожу к Паулю. Мне открывает Кати.

— Здравствуйте, Шандор. Что вам угодно?

— Да так, ничего особенного. Хотел поболтать с Паулем и вами.

— Пауля нет дома. Он уехал. Исчез. Может, вернулся на родину, ничего не знаю. Через несколько месяцев после смерти Веры я нашла письмо от него на кухонном столе. Он писал, что любил Веру, понимаете, был влюблен в нее и никогда не сможет себе простить, что уехал в отпуск со мной, оставив ее одну. Писал, что Вера тоже его любила, что именно поэтому она и покончила с собой, когда мы уехали отдыхать вдвоем, а ее бросили.

Я так потрясен, что могу только прошептать:

— Сочувствую вам. Как же вы обходитесь без Пауля?

— Прекрасно обхожусь. По-прежнему работаю в больнице и живу с человеком отсюда, нет риска, что влюбится в мою младшую сестру, поскольку она уже мертва.

И Кати захлопывает дверь. Остолбенев, я стою на площадке еще несколько минут. В те времена я воображал, будто Вера влюблена в меня. Но я ошибался. Она любила Пауля, мужа своей сестры. А с другой стороны, я чувствую облегчение: значит, Вера ничего не ждала от меня.

Тридцать первого декабря я отправляюсь в центр беженцев, захватив с собой несколько килограммов продуктов. Вхожу в просторную столовую. Люди всех цветов кожи заняты украшением зала, подготовкой праздничных столов. Бумажные скатерти, картонные стаканчики, пластмассовые приборы. Повсюду разбросаны еловые ветки.

Завидев меня в дверях, все бегут навстречу с радостными криками:

— Ян! Ян! Твой друг пришел!

Ян сажает меня на почетное место, рядом с кухней.

— Как я рад, что ты пришел, Шандор!

И вот я принимаю участие в развеселом празднестве среди этих людей — эмигрантов из известных, а то и неизвестных стран. Музыка, танцы, песни. Беженцам разрешено пировать до пяти часов утра.

В одиннадцать вечера я тихонько сбегаю. Беру велосипед, качу в «первую деревню». Сажусь на опушке леса. В доме у Лины темно.

Вскоре церковные часы отбивают двенадцать ударов. Полночь.

Начинается новый год. Я сижу на заледенелой траве, обхватив голову руками, и плачу.