Элена Ферранте - История о пропавшем ребенке [litres]

Через несколько минут она перезвонила. Депутат Сарраторе, сообщила она, очень рад и ждет нас у себя в приемной, на пьяцца Рисорджименто. Но назавтра и в последующие дни время и место встречи постоянно переносились: депутат уехал по делам, депутат вернулся, но был занят, депутат на заседании парламента. Встретиться с представителем народа мне оказалось невероятно трудно – и как избирательнице, и как известной писательнице и журналистке, и даже как матери его дочери. Наконец я добилась встречи, назначенной в палаццо Монтечиторио [5], и мы с Иммой отправились в Рим. Она попросила у меня разрешения взять с собой предвыборную агитационную листовку – я не возражала. В поезде она постоянно рассматривала ее, словно готовилась сравнить фото с реальностью. В столице мы на такси поехали к Монтечиторио. Во дворце у меня на каждом шагу спрашивали документы. Я громко, чтобы Имма слышала, говорила: «Мы к депутату Сарраторе. Это его дочь, Имма Сарраторе». Ждать пришлось долго, и девочка нервничала: «А вдруг народ его не отпустит?» – «Отпустит», – успокаивала я ее. Наконец следом за своей секретаршей – молодой и очень привлекательной девушкой – появился Нино, элегантный, в приподнятом настроении. Он обнял и поцеловал дочь, а потом усадил к себе на колени, как маленькую. К моему изумлению, Имма обхватила его за шею, достала листовку и счастливо сказала: «В жизни ты еще лучше, чем на фотографии. Моя учительница за тебя голосовала!»

Нино не сводил с дочери глаз, расспрашивал ее о школе и подружках, о том, какие предметы ей нравятся, а какие нет. На меня он не обращал внимания – я осталась в прошлом как часть другой, менее успешной жизни, и он не понимал, зачем тратить на меня время. Я рассказала ему о Паскуале. Он слушал вполуха, но все же вызвал секретаршу и велел ей все записать.

– Так чего ты хочешь от меня? – важно спросил он, когда я договорила.

– Хочу, чтобы ты проверил, что его жизни ничто не угрожает. Что его права соблюдены.

– Он сотрудничает со следствием?

– Сомневаюсь, что он станет это делать.

– А должен бы.

– Как Надя?

– Надя, – снисходительно улыбнулся он, – избрала единственно верный способ поведения, если не хочет провести в тюрьме остаток жизни.

– Надя – избалованная девчонка. Паскуале – другое дело.

Он ответил не сразу, но зачем-то надавил пальцем Имме на нос, как на кнопку звонка, и оба рассмеялись.

– Я посмотрю, что там с твоим другом, – наконец сказал он. – Я здесь для того и нахожусь, чтобы следить за соблюдением прав граждан. Но он должен знать, что у родственников убитых им людей тоже есть права. Это не игрушки. Нельзя проливать чужую кровь, а потом требовать соблюдения своих прав. Верно, Имма?

– Да.

– Да, папа!

– Да, папа.

– Если тебя станут обижать учителя, звони мне.

– Если ее станут обижать учителя, она сама разберется, что делать, – возразила я.

– Как Паскуале Пелузо? Судя по всему, он прекрасно во всем разобрался.

– Паскуале некого было просить о помощи.

– Разве это его оправдывает?

– Нет, но это не значит, что ты должен внушать Имме, что надо не отстаивать свои права, а бежать за помощью к тебе.

– Ты же прибежала просить за своего друга Паскуале.

Я ушла от него раздраженная и недовольная, зато для Иммы это был самый важный день за все семь лет ее жизни.

Шли дни, и я уже думала, что даром потратила время на встречу с Нино, но он сдержал слово и занялся делом Паскуале. От него я узнала подробности, которые скрывали от нас адвокаты – если сами были в курсе. Для нас не было новостью, что обвинение нашего друга в громких политических преступлениях в Кампании основывалось на показаниях Нади. Но она пыталась повесить на него и менее резонансные убийства Джино, Бруно Соккаво, Мануэлы Солары и ее сыновей – Марчелло и Микеле.

– Как это твоя бывшая девушка так быстро спелась со следователями?

– Не знаю.

– Надя лжет.

– Возможно. Но мне известно еще кое-что. Она старательно втягивает в эту историю людей, на которых раньше вообще не падало никаких подозрений. Предупреди Лину, чтобы вела себя осторожнее: Надя всегда ее ненавидела.

Прошло столько лет, а Нино по-прежнему помнил Лилу и беспокоился о ней. Я сидела напротив человека, которого долго любила, рядом была наша дочь, которая ела шоколадное мороженое, но он думал только о своей бывшей любовнице. На всем своем невероятном пути от лицейской парты до парламентского кресла он не забывал о ней. Правда, в ту нашу последнюю встречу и мне достался от него комплимент – он поставил меня на одну ступень с собой, в какой-то момент бросив: «Мы с тобой высоко забрались». Впрочем, его выдала интонация. Я поняла, что он вовсе не считает меня ровней; несмотря на все свои книжки, это я прибежала к нему с просьбой о помощи. Он приветливо улыбался, но его взгляд говорил яснее любых слов: «Смотри, что ты потеряла, когда отказалась от меня».