Элена Ферранте - История о пропавшем ребенке [litres]

– Вместе?

Мы двенадцать лет не касались друг друга. Всю ночь меня не покидал страх, что девочки проснутся и обнаружат нас в одной постели. Я вглядывалась в темноте в располневшего косматого мужчину, который тихонько храпел рядом со мной. Когда мы были женаты, Пьетро редко спал со мной. Он подолгу терзал меня сексом, а достигнув оргазма, желал мне спокойной ночи и шел в кабинет работать. Но прощальный секс был совсем другим: мы оба знали, что больше между нами никогда ничего не будет, и просто получали удовольствие. Дориана научила Пьетро всему, на что я за все годы совместной жизни оказалась не способной, и он постарался, чтобы я это заметила.

Около шести я его разбудила. Проводила до машины. Он в тысячный раз наказал мне беречь девочек, особенно Деде, мы пожали друг другу руки, чмокнули друг друга в щеки, и он уехал.

Я не спеша добрела до газетного киоска. Продавец только распаковывал свежую прессу. Я, как всегда, купила три ежедневные газеты, в которых обычно просматривала только заголовки. Я готовила завтрак и думала о Пьетро. Вспоминала его мягкую иронию, его беспокойство за Деде и тот примитивный психологизм, с каким он рассуждал о Лиле. Но больше всего меня тем утром поразила связь между тем, о чем мы говорили, и тем, что происходило вокруг. Пьетро назвал Паскуале и Надю убийцами – попрекая меня друзьями детства, он ведь имел в виду именно их. На мой взгляд, если для Нади определение «убийца» вполне подходило, то для Паскуале ни в коем случае – я отказывалась верить, что он способен лишить кого-то жизни. Я размышляла об этом, когда зазвонил телефон. Это была Лила. Она слышала, как у меня хлопнула дверь, когда я провожала Пьетро и возвращалась, и набрала мой номер, хотя нас разделял всего один этаж. Лила спросила, успела ли я купить газеты. По радио только что сообщили, что Паскуале арестован.

Это событие полностью захватило нас на несколько недель. Признаюсь честно, судьбой нашего друга я интересовалась больше, чем экзаменами Деде. Мы с Лилой побежали к Кармен. Она уже все знала, но казалась спокойной. Паскуале арестовали в горной коммуне Серино, в Авеллино. Карабинеры окружили дом, в котором он скрывался. При задержании Паскуале вел себя разумно, не оказывал сопротивления и не пытался бежать. «Будем надеяться, что они не прикончат его в камере, как папу», – сказала Кармен. Она продолжала настаивать, что ее брат – прекрасный человек, и договорилась до того, что мы трое – Лила, она и я – носим в душе больше зла, чем он. «Мы умеем думать только о себе, – плача, повторяла она, – а Паскуале не такой. Он хорошо запомнил, чему учил его папа».

Кармен так горячо переживала за брата, что, возможно впервые за время нашей дружбы, была убедительнее нас с Лилой. Лила ни разу ей не возразила, да и у меня не нашлось слов, чтобы с ней спорить. Брат и сестра Пелузо, которых я воспринимала как часть фона своей жизни, в моем сознании составляли единое целое. Разумеется, отец-столяр не учил их, как Франко когда-то учил Деде, находить в аллегориях Менения Агриппы логические неувязки, но они оба – Кармен меньше, Паскуале больше – всегда инстинктивно понимали, что нельзя насытиться, набивая чужой желудок, а тот, кто внушает остальным подобные мысли, рано или поздно должен получить по заслугам. Такие разные, вместе они сливались для меня в единый образ; при всем своем нежелании отождествлять его с собой и Лилой я не могла полностью отделить его от наших жизней. Наверное, поэтому я пыталась уверить Кармен: «Хорошо, что Паскуале в руках закона – нам будет легче ему помочь», а назавтра соглашалась с Лилой: «Никаких законных гарантий у него нет и быть не может, и я не исключаю, что в тюрьме его просто убьют». В разговорах, которые мы вели втроем, я признавалась, что хоть и ненавижу с детства привычное нам насилие, но понимаю, что без него в нашем жестоком мире порой не обойтись. Я пребывала в полном смятении, но постаралась сделать все от меня зависящее, чтобы облегчить участь Паскуале. Мне было невыносимо думать, что по сравнению с Надей, окруженной всеобщим вниманием, он будет чувствовать себя забытым и никому не нужным.

Я нашла надежных адвокатов и даже решила обратиться к Нино – единственному депутату парламента, которого знала лично. Дозвонилась я, и то не сразу, только до его секретарши и назначила ему встречу через нее. «Передайте, пожалуйста, – холодно сказала я, – что я возьму с собой нашу дочь». Ответом мне было долгое молчание в трубке, после чего секретарша через силу выдавила: «Хорошо, я передам».