Джозеф Максвел Кутзее - Бесчестье

Лицо ее остается неподвижным, она не встречается с ним взглядом, но все же кивает, почти неприметно. Послушная, хорошая жена и помощница. «И оба плотью единой». Дочери тоже пойдут в нее?

— Дезире, принеси, пожалуйста, карри, — просит она.

Благодарное дитя выкарабкивается из кресла.

— Мистер Исаакс, я стал причиной размолвки в вашей семье, — говорит он. — Вы очень добры, что пригласили меня, я вам благодарен, но мне лучше уйти.

Исаакс отвечает улыбкой, в которой, к его изумлению, сквозит намек на веселость.

— Сидите, сидите! Все у нас будет отлично! Мы справимся! — Исаакс наклоняется к нему. — Вам следует быть сильным!

Возвращаются с подносами Дезире и ее мать: цыплята в пузырящемся томатном соусе, распространяющем аромат имбиря и тмина, рис, салаты и пикули. Именно та еда, по которой он, живя с Люси, соскучился пуще всего.

Перед ним ставят бутылку с вином и одинокий фужер.

— Я тут единственный, кто пьет? — спрашивает он.

— Прошу вас, — говорит Исаакс. — Не стесняйтесь!

Он наполняет фужер. Сладких вин он не любит и «Поздний урожай» купил, полагая, что это вино придется им по вкусу. Что ж, тем хуже для него.

Остается вытерпеть молитву. Семья Исааксов берется за руки, ему не остается ничего другого, как тоже протянуть руки — левую отцу девушки, правую матери.

— Да содеет нас Господь воистину благодарными за то, что мы станем сейчас вкушать, — говорит Исаакс.

— Аминь, — отзываются жена с дочерью; и он, Дэвид Лури, тоже бормочет: «Аминь» — и выпускает две ладони, отцовскую, прохладную как шелк, и материнскую, маленькую, мясистую, согретую ее трудами.

Миссис Исаакс раскладывает еду.

— Осторожнее, горячо, — говорит она, подавая ему тарелку. Это единственные обращенные ею к нему слова.

За едой он старается вести себя как хороший гость, рассказывает, не позволяя повиснуть молчанию, смешные истории. Он говорит о Люси, о ее псарне, пчелах, садоводческих планах, о своих субботних сидениях на рынке. Рассказ о нападении он смягчает, упоминая только, что у него угнали машину. Рассказывает он и о Лиге защиты животных, но не о своих тайных вечерних свиданиях с Бев Шоу.

История его, состеганная таким манером из отдельных кусков, лишена теней. Сельская жизнь во всей ее идиотической простоте. Как бы он хотел, чтобы это могло стать правдой! Он устал от теней, от сложностей, от сложных людей. Он любит дочь, но временами желает, чтобы она была более простым существом, простым и понятным. Человек, который ее изнасиловал, главарь банды, как раз таким-то и был. Подобным клинку, рассекающему ветер.

Он вдруг видит себя распяленным на операционном столе. Блещет скальпель, его распарывают от горла до чресел. Бородатый хирург, склонившись над ним, хмурится. «Это еще что? — рычит хирург. И тычет скальпелем в желчный пузырь. — Что это?» Он отсекает пузырь, отбрасывает его в сторону. И тычет в сердце. «А это?»

— Ваша дочь... она что же, в одиночку управляется с фермой? — спрашивает Исаакс.

— Там есть человек, который ей иногда помогает. Петрас. Африканец.

И он рассказывает о Петрасе, основательном, надежном Петрасе с двумя его женами и скромными амбициями.

Он, оказывается, не так голоден, как полагал. Разговор никнет, однако им удается дотянуть до конца обеда. Дезире извиняется и уходит, у нее еще не сделаны уроки. Миссис Исаакс убирает со стола.

— Мне пора, — говорит он. — Я завтра должен выехать пораньше.

— Постойте, задержитесь ненадолго, — говорит Исаакс.

Они остаются наедине. Он больше не может уклоняться от объяснения.

— Относительно Мелани, — говорит он.

— Да?

— Еще одно слово, последнее. Я верю, что у нас с ней все могло сложиться иначе, несмотря на разницу в возрасте. Но было нечто, чего я не смог ей дать, нечто, — он нащупывает слово, — лирическое. Мне не хватило лиричности. Я слишком умело управляюсь с любовью. Даже сгорая, я не пою, вы понимаете, о чем я? И я прошу прощения за это. Я прошу прощения за то, через что пришлось пройти вашей дочери. У вас чудесная семья. Я извиняюсь за горе, которое причинил вам и миссис Исаакс. Я прошу вас простить меня.

«Чудесная» — неверное слово. Правильнее — «образцовая».

— Итак, — говорит Исаакс, — вы извинились. А я уж начал гадать, когда же это случится.

Исаакс задумывается. Он не садится, прохаживается взад-вперед по гостиной.

— Вы просите прощения. Говорите, что вам не хватило лиричности. Если б вам хватило лиричности, мы не попали бы в нынешнее наше положение. Но я говорю себе: мы все, когда нас хватают за руку, просим прощения. Тут мы преисполняемся глубоких сожалений о содеянном. Вопрос же не в том, сожалеем мы или нет. Вопрос в том, какой урок мы извлекли из случившегося. Вопрос в том, что мы станем делать теперь, переполнясь такими сожалениями.