Исабель Альенде - Любовь и Тьма

Накануне отъезда проститься с беглецами пришла чета Леалей. Закрывшись на несколько часов в кухне, Марио колдовал над ужином, не позволяя никому вмешиваться. Как мог, он старался приглушить разразившуюся трагедию, украсил стол цветами и фруктами и постелил лучшую скатерть. Он выбрал ненавязчивую музыку, зажег свечи, поставил вино охлаждаться, изображая праздничное настроение, от которого на самом деле был весьма далек. Но было невозможно не коснуться темы близкого расставания и тех опасностей, которые подстерегают молодую пару, стоит им только переступить порог своего убежища.

— Когда перейдете границу, дети, поезжайте в наш дом в Теруэле, — всем на удивление заявила Хильда Леаль: ведь все думали, что воспоминание о доме, как и многое другое, амнезия стерла из ее памяти.

Но она ничего не забыла. Она рассказала о горном массиве Альбаррасин, [60] …Альбаррасин (Сьерра де Альбаррасин) — горная цепь в провинции Теруэль (восток Испании). нависающем в сумерках громадной тенью, похожем на горы, у подножия которых простиралась их приемная родина; об оголенной и скорбной извивающейся лозе виноградников в зимнюю пору, берегущих соки для бурного созревания летом; о небогатых растительностью крутых склонах холмов, огороженных горами, о доме, который она оставила, чтобы уйти с мужем на войну: добротной постройке из необработанного камня, дерева и черепицы, с маленькими, забранными железными решетками окнами, высокой трубой, которую украшали два замурованных в камень блюда мавританской керамики, словно глаза, что глядят через годы. Она четко помнила, как пахли дрова, когда по вечерам разводили огонь, помнила аромат жасмина и мяты под окном, свежесть колодезной воды, сундук с постельным бельем, шерстяные одеяла на кроватях. Потом она надолго умолкла, словно ее душа переселилась в тот старый дом.

— Дом все еще наш. Он ждет вас, — заключила она, стерев своими словами прошедшее время и расстояние.

Франсиско задумался о причудливой судьбе, заставившей его родителей покинуть родные места и отправиться в изгнание, а теперь, через столько лет, та же самая судьба настигает и его. Он представил себе, как открывает двери дома, который его мать почти полвека назад точно так же закрыла, и ему показалось, что они ходят по кругу. Отец угадал его мысли и заговорил о том, что означало для них тогда бросить родину и уехать в поисках новой жизни: сколько мужества им потребовалось для того, чтобы переносить страдания, падать и, собрав все силы, снова подниматься, еще раз, и еще тысячу раз, чтобы приспособиться и выжить среди чужих. Где бы Леали ни оказались, они всегда устраивались прочно и основательно, даже если это было на неделю или на месяц: ничто так не подрывает силу духа, как что-либо временное.

— У вас будет только настоящее. Не тратьте силы на оплакивание вчерашнего дня или на мечты о завтрашнем. Ностальгия опустошает и уничтожает, это порок изгнанников. Вы должны устраиваться словно навсегда, нужно иметь чувство постоянства, — заключил профессор Леаль, и его сын вспомнил, что то же самое ему говорила старая актриса.

Профессор отвел Франсиско в сторону. Взволнованно обнял сына: глаза его погрустнели, он дрожал. Вынув из кармана какой-то небольшой предмет, он смущенно протянул его сыну: это была логарифмическая линейка, его единственное сокровище, — знак его беззащитности и горечи расставания.

— Это только на память, сынок. В жизненных расчетах она не годится, — хрипло сказал он.

Он на самом деле чувствовал, что это так. В конце долгого жизненного пути профессор понял никчемность своих расчетов. Он никогда не думал, что однажды один его сын окажется в могиле другой — в изгнании, внуки — в забытом Богом селе, а Хосе, оставшийся рядом с ними, подвергнется опасности, попав на примету Политической полиции. Вспомнив стариков, обитающих в «Божьей воле», Франсиско наклонился и поцеловал отца в лоб, чтобы горячим сыновним поцелуем приглушить роковое предчувствие, что родители умрут в одиночестве.

Заметив, что все пали духом, Марио решил подать ужин. Они стояли вокруг стола с повлажневшими глазами, крепко сжимая в руках бокалы.

— Пью за Ирэне и Франсиско. Пусть вам сопутствует удача Дети мои, — сказал профессор Леаль.

— А я поднимаю тост за вашу любовь: пусть она растет изо дня в день, — добавила Хильда не глядя на них, чтобы не показать, как болит у нее душа.

Какое-то время они казались веселыми, хвалили изысканное жаркое и благодарили своего благородного друга за внимание, но вскоре уныние накрыло их черной тенью. Слышалось только звяканье вилок и ножей и звон бокалов.