Джеймс Келман - До чего ж оно все запоздало

Да.

Так не забудь насчет завтрашнего утра, это самое главное.

Не беспокойся.

Они желают друг другу всего хорошего, обмениваются рукопожатиями. Когда Алли уходит, Сэмми вытаскивает из кармана рецепт и направление, комкает их. Но не выбрасывает; совсем уж было собрался, да передумал и засунул обратно в карман. Может, Алли наблюдает за ним с другой стороны улицы. Оно не так уж и важно, потому как никуда он завтра утром идти не собирается. И прибегать к услугам поверенного у него тоже никакого желания нет. Не намерен он заниматься всякой херней – только тем, что считает нужным. А что ему нужно, так это сохранять хладнокровие. Никакой мудак его из этой заварухи не вытащит; нету таких, кроме него самого. Приближается тяжелая машина, грузовик; Сэмми стоит спиной к нему.

Кто тут кому лекции читал? Сэмми улыбается. Сходил на скок, мотаешь срок. Он сплевывает на тротуар.

Где-то рядом ведется негромкий разговор. Это либо фараоны, либо люди ждут долбаного автобуса.

Ну, значит, так. Такие, на хер, дела. Шоры носить, друг, он не собирается, сценарий ему известен. А чего он собирается? Брякнуться оземь и помереть, в жопу? Самое милое дело.

Ладно.

Надо все серьезно обдумать, охеренно серьезно, ладно, хорошо.

Правильно. Значит, ему предстоит поработать, составить план. К слепоте он уже привык. Первый кошмар позади. Теперь начался второй этап. И чтобы его пройти, необходимо соблюдать осторожность. По местам стоять, орудия к бою. Ладно. В этих делах он кой-чего смыслит. Расслабься. Расслабься. Вот прямо сейчас, на хер, и расслабься, друг, сию же минуту расслабься, идет.

Господи-исусе, опять обслюнявился! вокруг рта все мокро. Как только доберешься до дому, сразу за бритву.

И все же это охренительно злит, друг, крайне раздражающее поведение, понимаешь, о чем я, каждый и все до единого держат его за лоха. Ведь держат же! Фараоны, тупые ублюдки, решили, будто Сэмми что-то известно, а ему ни хера не известно, потому что Чарли не настолько ему доверял, чтобы хоть какую-нибудь херню рассказать. Вот и вся история. Ублюдки долбаные. Ладно-ладно; угомонись. Нет, но охеренно же злит, друг! Сама даже мысль об этом, ты понял? Ну какого же хера.

И если он этого не сделает. Если он этого не сделает, то кончит психушкой. Потому как одно можно сказать наверняка; если эти ублюдки захотят его упрятать, они его упрячут, это точно, двух мнений быть не может. А ему новой ходки не потянуть. Ну никак. Не сможет он, на хер…

Теперь все решает время. Потому он и стал таким дерганым. Время, время! Все решает оно. Все, до последнего. Единственное, чего у него нет. И знаешь, если подумать, они это самое и делают, грабят тебя, обирают. Точно тебе говорю, друг, именно это они, на хер, и делают. Ублюдки. Фараоны и УСО, Здравоохранение и Социальное обеспечение. Обдирают его, как липку.

Подходит автобус; он протягивает перед собой руку. Слишком поздно. Вот именно; долбаное время, опять, мать твою, опоздал. Если ты еще не понял, это судьба, маленькое такое предупрежденьице. Дескать, автобус ушел, и если ты не будешь за ней следить, то же случится и с твоей жизнью, с той херней, что от нее еще осталась, вот так, друг; конец истории. Так что пошевеливайся, пошевеливайся. Ладно, он старательно вслушивается. И в конце концов кое-что засекает. Тут еще ждут какие-то двое, теперь он старается не упускать их из виду. В автобусе он занимает переднее сиденье, для инвалидов; ну и что, все правильно.

Когда он вылезает наружу, уже моросит дождь. Сэмми скрежещет зубами. Вокруг никого. Придется добираться до дому самостоятельно. Ну, это ничего. Так оно и лучше. Все равно ведь надеяться, что хоть какой-то мудак вытащит его из этой заварухи, не приходится. Любой может подложить ему свинью, и далеко не всегда человека следует в этом винить. Никто ж не знает, на чем они ловят других людей. А уж способ поиметь человека они всегда найдут. И не важно, кто ты, если они захотят тебя сделать, они тебя сделают.

Каменная стенка намокла. Конечно, намокла, дождь же идет. Странное, однако же, ощущение – мокрая и шершавая. И пахнет от нее хорошо, свежестью; и еще чем-то, трудно сказать чем.

Какой-то человек стоит прямо на его пути. Ладонь Сэмми шваркает его по одежде. Сэмми извиняется. Никакого ответа. Он идет дальше, стараясь отыскать еще один выход на пешеходную дорожку. Черт, ступни опять жмет. Ну, ничего. По крайней мере, в такую погоду собаки к тебе не полезут. Видел когда-нибудь промокшую до костей собаку? Охрененно трогательное зрелище – голова опущена, плечи обвисли, нос уткнулся в землю. Но трусит себе дальше, трусит; не сдается. Сэмми однажды жил в меблированных комнатах, снимал там конурку, ну и пустил к себе бродячего пса на пару ночей. Вещей у него, у Сэмми то есть, почитай, и не было, ну, может, сумка-другая, и на следующее утро, когда он отправился побродить по улицам, то на всякий пожарный взял пса с собой. Он тогда работу искал, просто на свой страх и риск совался туда-сюда, на разные стройки и спрашивал, нельзя ли поговорить с десятником. В общем, работы он не нашел, но когда вернулся в свою каморку, там на дверном крючке висели шляпа и куртка. Куртка была вся, на хер, засаленная, а шляпа ничего, вполне приличная, темно-синяя, что ли, ну прямо как у Фрэнка Синатры. Охереть можно. Он когда на ночь укладывался, это барахло так и висело за его спиной; жуть – откуда оно взялось? и кому, в жопу, предназначались-то! тебя просто трясло с перепугу, особенно в утренние часы, когда понемногу светает и ты видишь уже не совсем черную пустоту, а начинаешь различать очертания вещей.