Тони Мориссон - Любовь

Его звали Питер Пол Фортас, и это многое объясняет: попробуй выдержи одиннадцать лет кличку «Пи-пи» – поневоле закалишься, тебе будет плевать на мнение окружающих. Питер Пол и Джуниор телом не интересовались. Джуниор хотела знать, чем красят сироп для кока-колы и как работает автомат, который набивает крышки на бутылки. Питер Пол жаждал выяснить, правда ли на горе есть медведи, и разобраться в повадках змей: говорят, они на запах молока приползают, или есть другие сведения? Они обменивались информацией, словно «жучки» на скачках, – никакой лирики, все строго по делу. Правда, однажды он спросил ее, она, мол, что – цветная? Джуниор сказала, что не знает, но выяснит, если ему интересно. Он махнул рукой, дескать, не важно, все равно домой приглашать ему можно только мормонов, а где их взять? – здесь что белые, что цветные, все язычники. Так что тут уж – что ж, уж ты не обижайся! Она кивнула, ей было приятно, что он назвал ее таким серьезным, звучным словом.

Ради нее он воровал: то шариковую ручку, то пару носков или желтую заколку для волос, которые она причесывала пятерней. Когда на Рождество она подарила ему детеныша щитомордника в банке, а он ей большущую коробку цветных мелков, кто из них был счастливее, сказать трудно.

Но щитомордник – это ведь змей как-никак, что их и сгубило.

У Джуниор были дядья, бездельники лет под двадцать, чьи мозги сильно повредились на почве общей унылости жизни, поэтому они то буйствовали, то впадали в спячку. Они не поверили, что змей в банке – часть домашнего задания, как Джуниор объясняла в ответ на их: «Э, овца, ты чо там, типа, волокёшь?» А может, если бы и поверили, не важно: само деяние было для них оскорбительно донельзя. Нечто, взятое в Выселках, уносят в пространство, где им не светит настолько, что как бы даже западло там светиться; наоборот, тьма тамошней официальщины недостойна тех горних высей, откуда они победно испускают истинный, природный свет. А может, просто спячка у них кончилась или один с другим пивом не поделился. В общем, не важно почему, но в то послерождественское утро дядья были бодры и искали, чем поразвлечься.

Джуниор еще спала, положив голову на грязноватую подушку «Спаси Христос» и завернувшись в одеяло, служившее заодно и матрасом. Подушка была рождественским подарком жены одного из дядьев – та вытащила ее из мусорной корзины своего тогдашнего работодателя, – но ничего, сны навевала приятные. Мелки, прижатые к груди, делали сны цветными. Она спала так крепко, что дяде пришлось будить ее, пнув башмаком в зад, да не один раз. Ее вновь допросили насчет змея. Пока раскрашенный мелками сон понемногу рассеивался, Джуниор пыталась уяснить, что дядям нужно, ибо любые «зачем» и «почему» с ними все равно не имеют смысла. Например, они сами не знали, зачем подожгли сиденье автомобиля, когда могли украсть и продать его. Или почему им так важен этот змей. Им нужно было, чтобы щитомордник вернулся в родные пенаты.

А если она не вернет его, они угрожали надрать «ее мелкую девчоночью задницу» и «отдать ее в руки Воша». Об этом последнем она много раз слышала, и одна мысль о нем – то есть что ее отдадут в руки того старика из долины, который любит разгуливать, встряхивая в руке свое интимное хозяйство и распевая при этом псалмы, – уже одна только эта мысль подкинула ее с пола и вынесла мимо хватающих рук за дверь. За ней гнались, но она была шустрая. Собаки на цепях залаяли, собаки без цепей помчались рядом. Навстречу шла Вивьен – возвращалась из уборной в дом.

– Ма! – возопила Джуниор.

– Оставьте ее в покое, хорьки вонючие! – Мать пробежала несколько шагов, но сразу устала; пришлось швырнуть пару камней в убегающих младших братьев – так, в общем-то, больше для виду. – Оставьте ее в покое, скунсы! Вы у меня получите!

Эти, может быть, не очень оптимистичные, но искренние и своевременные слова поддержали бегущую девчонку. Босая, с прижатой к груди коробкой мелков, Джуниор петляла, ныряла и уклонялась и ухитрилась оторваться от улюлюкающих дядьев. Очухалась в лесу, да в таком, где у любого лесоруба слюнки потекут. Пеканы [13] Пекан – дерево семейства ореховых высотой до 50 метров. таких размеров, о каких с двадцатых годов не слыхивали. Клены, растопырившие в стороны по шесть-семь ветвей толщиной с дерево. Акации, калифорнийский орех, белый кедр, ясень. Деревья здоровые и не очень. На некоторых огромные черные грибы – симптом болезни. Другие внешне вроде бы хоть куда, покуда легкий, игривый ветерок не взъерошит им крону. Они тотчас – бабах! – и валятся, как от инфаркта, а из разлома сыплется медная и золотая мука.