Максим Веселов - «Клуб Шести»

Спросили, мол, где Воробей?

Старик пожевал пустым ртом и махнул за спину, мол, там. Туда и пошли. Впрочем, туда и шли. Теодор не раз оглянулся на старика, тот стоял на тропинке и смотрел им в след, взгляд, впринципе, ничего не выражал, вообще ничего, но — старик не двигался и смотрел. Тропинка была нехоженой, видимо, грибники проложили. Молодой папоротник тыкался упругими стрелами в коленки, вездесущая паутина постоянно лезла в лицо и липла к одежде. Тишина. Вековая. Первозданная. Столпы могучего кедрача скрывали свои верхушки в тумане, пышный ельник делал невидимым всё окружающее пространство. Тайга. Лианы киш-мыша на кедрах как волосатые канаты, словно лесной народ специально развесил их здесь, что бы по мановению главаря, вмиг, враз нападать на усталых путников, со свистом и воплями слетая по лианам с неба и единым взмахом ятагана срубая удивлённые головы колонистов.

Тропинка не баловала путников неприхотливостью. Ежесекундно, тяжёлые ветки кедрача силились изловчиться и со свистом залепить пощёчину, оцарапав нежные городские ланиты, так избалованные безопасной бритвой и кремами после бритья.

Кусты прятали тропинку, не давая сосредоточиться на благости первозданной тишины, заставляя участвовать в процессе восхождения не только ноги, но и голову. Да и ногам доставалось всё больше и больше, «это вам не Аргентина»… в смысле, асфальта тут нет, всё больше камни да колдобины. Наконец, тропа окончательно обезумила и принялась расходиться перепутьями то на две, а то на три тропинки, каждая из которых вела, ну, абсолютно незнамо куда.

На первом же перепутье, то есть, у первой же развилки, Теодор пришёл в полное замешательство. Старичка теперь поблизости небыло, подсказать правильную дорогу, в понимании художника, в такой туман им никто не мог. Но. У АВ было собственное понимание, и кто-то тайный, кто, видимо, всё-таки, понимал. С выпученными глазами и без единой мысли оценки в голове, художник наблюдал, как АВ вынул пятачок, и, швыряя монетку на дорогу, выбирал на распутьях ту тропу, на которую выпадал «орёл». Слов у Теодора не находилось, что бы комментировать инфантильность товарища, своего решения он так же предложить не мог, поэтому просто молча соглашался продолжать путь, коий указывала монета и сложная фраза, сопровождавшая каждый полёт пятачка. Теодор расслышал «Кармапа ченно», должно быть, это была какая-то древняя мантра, или заклинание, в общем, некий тарабарский язык, на котором АВ просил неких духов помочь им с выбором трассы.

Что ж, замечательный способ проверить слуховой аппарат духов, вместе с их наличием, как таковых. Наличием самих духов, разумеется. Атеист ликовал в уме Теодора и ждал развязки, что бы, промахнувшись мимо вершины, сказать сакраментальное: «Ну вот, неча было к мракобесию обращаться, надо было просто взять с собой банальный компас!» А так как в туман не только дороги не видно, но и самой цели путешествия, то непонятно было, сколько ещё карабкаться, и когда появится час возмездия, то «головной атеист» художника вскоре сник и уступил голову другим мыслям и эмоциям.

Вдруг вспомнилась мама. Как он видел её из коляски. Они остановились на площади, мама кого-то ждала и разговаривала с ним, сюсюкалась, поила соком из соски. Он не понимал слов, но ощущал, что всё хорошо и так будет ещё долго. Почему-то мама ему не вспоминается молодой женщиной, ведь ей тогда было каких-то 33-и… Она помнится ему фундаментальной защитой, этаким озоновым и кислородным слоем вокруг земли, который при всей своей нежности не пропустит к земле ни один метеорит, кроме, конечно, уж очень крупных… Потом подошёл папа, он курил. Та же история.

Папа тогда был моложе его самого нынешнего, а помнится ему панцирем и стержнем, вокруг которого всё вертится не торопясь и по расписанию.

Девочка Алёна. Они держались за руки в детском саду и все взрослые умилялись.

Школьная «забастовка» против пионерских галстуков, организованная им самим. Они тогда были на пике полового созревания и красные ошейники их сильно смущали, когда комсомольские чёрные поводки на шее, наоборот, казались эталоном взрослости. Ох, как свеж был тогда мир… Как щемило в груди в моменты фантазий о днях грядущих. Как сладостно такое неведение. Как тяжело теперь знание. Даже и не само знание, а именно способность мыслить логически, прогнозировать и выстраивать ситуации и ходы наперёд. Вот идёт перед тобой девушка и её попка красивее и захватывающей любой картины Дали, и вот уже хочется её догнать и пригласить в кафе, и вот уже… понятно, что зовут её Таней или Аней, и она не знает, «куда ударение влепить, толи на поняла, толи на поняла», а потом она привяжется и расскажет про свою нелёгкую жизнь, а потом станет ревновать и переживать, а потом… да пошла она со своим потом! И она идёт, идёт дальше, вместе с не начатым «потом» и своей фантастической попкой. Уходит, и Теодор провожает её грустными и умудрёнными опытом глазами.