Старшая акушерка хмыкнула.
Вы не согласны?
Это вопрос этики. Что тут можно сказать.
Акушерки переглядываются.
Итак, решено. Никого не приглашать.
— Я вижу, у вас мочевой пузырь полон, давайте-ка освободим его, — говорит акушерка и подставляет Марии судно.
Мария закрывает глаза и напрягается.
— Не могу.
— Ну постарайтесь. А то мне придется спустить мочу катетером. Лучше вы сами.
— Да не могу же я. Не получается.
Акушерка вводит ей катетер. И ничего страшного. Совсем не так неприятно, как можно было ожидать.
Акушерка уверенно кладет руку ей на опавший живот и начинает прощупывать.
— Ребенок небольшой, — говорит она. — Я думаю, не больше двух с половиной килограмм.
— Двух с половиной? — Перед глазами Марии крутится, разбрасывая искры, огненное колесо. Это же гораздо меньше, чем предполагали.
— Как хорошо, что здесь тихо, — шепчет она. — Спасибо вам.
— Я позабочусь, чтобы вас не тревожили, — обещает акушерка.
— И больше никто сюда не придет?
— Нет, будем только мы. Ну и врач, конечно. Я так думаю, что через полчаса вы уже родите. То, что вам спустили воду, помогло шейке матки раскрыться.
Мария закрывает глаза и закидывает руки за голову.
Она чувствует, что акушерка испытывает к ней материнскую жалость. Эта женщина не бросит ее на произвол судьбы.
Комната золотистая, как янтарь. Мария произносит молитву, которой научила ее Расмуссен:
О Мария, дай ключи мне твои.
Помоги мне раскрыть чресла мои.
Схватки коварно подкрадываются к ее расслабленному телу. Тело напрягается, матка работает. Поясницу тянет и тянет. То слабая, то сильная боль. Боль возрождающая, восстанавливающая силы.
— Возьмите-ка маску. Нечего вам храбриться.
Акушерка показывает Марии, как пользоваться маской.
Так, теперь спокойный и глубокий вдох. Придерживайте ее правой рукой. И слушайте: должно звякнуть, как оконный шпингалет.
Помощница улыбается. Она очень милая. Только бы не подходила слишком близко — со своей простудой.
В одурманенной веселящим газом голове Марии чередой проходят картины. И каждая, прежде чем рассеяться, долго стоит у нее перед глазами, четкая до последней мелочи.
Вот молодой вьетнамец замер в зарослях высокого то ли тростника, то ли камыша. Бесконечно медленно начинает он раздвигать стебли камыша. Она вздрагивает. Вьетнамец вглядывается в бурую выжженную местность.
Насколько хватает глаз — опустошенная земля и лишенные листвы деревья.
Дверь открывается. «Тсс» — шипит акушерка.
— Что это за малышка у вас здесь лежит.
— Что? — Мария резко поднимает голову, маска падает на пол. — Разве я уже родила?
Высокий белокурый врач в белой майке, белом распахнутом халате, в белых брюках и дешевых круглых очках стоит возле ее изголовья. Из-под белой майки на груди выбиваются золотистые волосы. Он оборачивается к акушерке.
— Послушай, в чем дело? Может, она у тебя слишком надышалась?
Акушерка не отвечает.
— Но про какую малышку вы сейчас говорили? — вмешивается испуганная Мария.
— Да про тебя я говорил, — улыбается врач. — Из-за многоводья ты была такая огромная, а теперь, когда воды спустили, стала совсем маленькой — только и всего.
Слава Богу, значит, это он про нее сказал.
Это тот самый врач, что принимал ее тогда в декабре в женской консультации. Он говорит ей «ты». До чего же приятно! Наконец-то нашелся врач, который говорит пациенткам «ты».
Сейчас небось думает, как осторожен должен быть врач, разговаривая с женщиной во время родов, думает Мария. Мало ли что я могла подумать.
Янтарное освещение в родильной палате и простуженная помощница акушерки. Между своих согнутых в коленях ног она видит худощавую темноволосую акушерку.
Откуда-то очень издалека приходит схватка, прокатываясь по всему телу. Мария делает очень глубокий вдох, такой глубокий, что веселящий газ из черной маски проникает в легкие до самого дна, и слышит, как щелканье вентиля удаляется, точно шум отъезжающей машины.
Они с Захариасом сидят на дне океана. Они сидят обнявшись и будто на наклонной плоскости. Вода прозрачная, бутылочно-зеленого цвета. Высокие, гибкие водоросли сонно колышутся. Где-то на немыслимой высоте проплывает корабль. Его киль угадывается под поверхностью океана.
Зеленая вода.
Много слоев воды.
Они с Захариасом стоят на качающейся льдине. Льдина многометровой толщины покрыта сверкающим снегом. Небо голубовато-стальное. Вдали виднеется плывущий айсберг, белый с лиловыми тенями.
Читать дальше