Деа Триер Мёрк - Зимние дети

— Да-а, дома вначале будешь здорово уставать.

— Знаешь, я даже подумать не могу, что это, может, мой последний ребенок. Я готова снова рожать хоть через две недели! — Вероника краснеет. — Стыдно вспомнить, что я боялась дотронуться до своей дочки, взять ее в руки, как ты мне сказала. До того страшно было прикоснуться к этому комочку живой плоти.

— Ничего, — говорит акушерка. — Ничего. Просто надо было мне получше тебя подготовить. С некоторыми женщинами мне это удалось. Они сами выталкивали из себя ребенка. А я стояла сложа руки да смотрела. Но они пробили у меня основательную подготовку.

— Вон та, видишь? — шепчет Вероника, показывая на внушительного вида особу через две кровати. — Она говорит, это неправильно, что вы мне не обезболили. Говорит, всем делают блокаду.

— Ничего подобного. Во-первых, не всегда мы даже успеваем это сделать. И во-вторых, далеко не всегда есть для этого основания. Тебе, например, не сделали, потому что, мне казалось, тебе следует испытать все до конца.

Всякий раз, как Вероника вспоминает о родах, у нее сладко замирает сердце. Даже мурашки бегут по спине, такое ее охватывает безмерное счастье. Все-таки это ни с чем не сравнимое переживание — из твоего тела высвобождается новая жизнь…

И конечно, при этом она вспоминает женщину, которая помогала ей родить, ее глаза, руки, ее голос. И то, что они совершили вместе с ней. Вероника даже не сознает, что она просто влюбилась в свою акушерку.

Ей и в голову не приходит, что акушерка за год принимает до сотни родов и что она работает уже десять лет. Получается примерно тысяча родов. Тысяча родов, и каждые со своими особенностями. Некоторые гут же начисто забываются. Другие оставляют в памяти более глубокий след. Но для акушерки это ее будничная работа. Ее ремесло. Ее образ жизни.

Для Вероники же это нечто совершенно особое. Она, может, и родит-то раз в жизни, да если даже и будет рожать еще не раз, все равно вот эти самые роды — для нее событие чрезвычайное, свет его окрасит все ее дальнейшее бытие.

Из кухни доносится спокойный голос старшей сестры.

— Нет, Баська, так дело не пойдет.

— Так дело не пойдет? — переспрашивает Баська со своим польским акцентом.

— Да, так дело не пойдет. Нельзя вести бесконечные личные разговоры по служебному телефону.

— Нет, нет! — Голос у Баськи виноватый. — Я звонить только мой любимый, любимый брат в Катовице.

— Даже если он такой любимый, все равно нельзя вести личные разговоры с заграницей из служебного помещения. Нужно же понимать!

— Понимать, да-да, конечно, понимать, — говорит Баська, стараясь замять неприятный разговор.

Ближе к вечеру Марии показалось, что у нее появилось какое-то повое ощущение, вроде бы тянет в пояснице.

— Нет, вряд ли это схватки, — говорит Расмуссен. — До срока ведь еще целый месяц. Просто ты сегодня прогулялась, на улицу выходила. Вот и неможется.

И все же… Такое ощущение, будто внутри у нее происходит что-то новое, непонятное. Будто звонит будильник. Мигает сигнал. Какой-то голос шепчет: пора! Она ложится и старается заснуть. На душе у нее почему-то очень легко.

В дежурке сидит седенькая, сгорбленная ночная дежурная и решает кроссворд. Кусает карандаш, смотрит в ночное окно и крупными печатными буквами заполняет клеточки кроссворда.

У этой дежурной есть тайный порок.

Да, тайный порок, которому она предается всякий раз во время ночного дежурства.

Каким-то образом ей удается настроить свой транзистор на частоты, которыми пользуется городская полиция во время ночного патрулирования.

Ночь за ночью следит медсестра за тайной жизнью города. Она слушает об ограблениях массажных клубов на Вестербро, знает, что некий мужчина упал в канал в Нюхавне. И что полиция послала за аквалангистом. Она усиливает звук, когда в черном квадрате охотятся за торговцами наркотиками.

На улице Ларс-Бьёрнстреде разбито окно в доме. Проститутка лежит на тротуаре окровавленная, с выбитыми передними зубами. Какой-то парень удрал с ее сумочкой.

Ночная дежурная в курсе всех событий.

Жизнь в ночном Копенгагене идет своим чередом. И она всегда знает, где что случилось. Она заваривает себе чай, откладывает в сторону кроссворд и слушает, слушает. Да, твердая рука закона не дает отбросам общества подняться выше основания общественной пирамиды.

Сегодня день выборов. Мария проснулась очень рано, встала и вышла в коридор.

Седенькая дежурная кивнула ей из-за стеклянной двери. Она привыкла к коротким прогулкам пациенток. Господи! Они так плохо спят, бедные женщины.