Мари Осмундсен - Благие дела

— Как тебе сказать… Если честно, то бросай-ка ты курить…

На другой день Рут должна была переселяться в Бишлет. Гейру позволили взять на работе фургон, и он обещал подбросить вещи. Карианна тоже вызвалась помочь и после работы подъехала к Рут в детский сад.

Рут заканчивала сегодня позже обычного. Она любила этот последний час: после четырех редко оставалось больше пяти-шести детей и появлялось свободное время, чтобы почитать сказку, спеть песенку или просто поболтать.

Когда в дверях выросла Карианна, Рут сидела, обнимая одной рукой Марту, а другой — Йоакима.

— Здравствуйте, — сказала Карианна.

— Здравствуй, — отвечала Рут. — Проходи и садись, лослушаешь, что случилось с Великим Пинкертоном, когда мама девочки легла спать.

— Только сначала надо разуться, — подсказал Иоаким, увидев, что Карианна намеревается пройти в комнату в сапогах.

— Ой, — смутилась Карианна и, присев на низкую скамеечку возле дверей, принялась стаскивать сапоги.

— Правильно я говорю, Рут? — спросил Йоаким, оборачиваясь к воспитательнице.

— Совершенно правильно, — серьезно подтвердила Рут. — Хорошо, что ты следишь за порядком. Понимаешь, эта тетя немножко с приветом. И если мы не будем начеку, она тут такого натворит, что закачаешься.

— Ну, она не с таким приветом, как Петтер Лопарь и компания, — заметила Марта с другой стороны Рут.

Карианна прошлепала внутрь. В ту же минуту растворилась входная дверь, и вошли родители Янники — в кои-то веки вдвоем, нарядные, видимо, собравшиеся в гости. Рут пришлось встать и улещивать Яннику, чтобы оторвать ее от игры в куклы с Аной. Наконец Янника благополучно оделась, а Ану удалось препроводить к Марте и Йоакиму.

— Это были ее родители? — спросила Карианна.

— Янники? — уточнила Рут. — Да. Что с тобой, Карианна? Эй! Иди сюда, садись.

Карианна побледнела как полотно, на носу ее вдруг отчетливо выступили веснушки, кожа на лице казалась маской. Садиться Карианна не стала, напротив, она прошла к окну и застыла около него, выглядывая на улицу и обратив к присутствующим свою худощавую спину с проступающими из-под свитера лопатками.

Рут не стала приставать к ней. Она дочитала книжку про Великого Пинкертона, после чего появились папа Аны и мама Йоакима, а следом — и Мартина мама.

Только когда последний ребенок исчез за дверью и Рут направилась в кухню, чтобы привести ее в порядок, Карианна отвернулась от окна. Она больше не была бледной, теперь лицо ее горело, как в лихорадке.

— Это мой ребенок, — тихо проговорила она. — Я уверена, Рут! Эта черненькая девочка — моя дочка…

Впору было сойти с ума…

— Да не могу я, Карианна, — в двадцатый раз пыталась втолковать ей Рут, — мы не имеем права, и на то есть веские причины. Я понимаю, как тебе должно быть ужасно, но… ты наверняка ошибаешься! Так не бывает!

— День рождения, — просила Карианна. — Ничего другого, только родилась ли она в Осло. И когда. Я ничего не стану делать, мне просто нужно знать!

— Так не бывает! — повторила Рут. — Хотя ты, конечно, права, девочка явно приемная. Раньше я не задумывалась над этим, но она такая смуглая, а родители оба светлые… Наверняка так и есть, только что с того, они ведь ее родители! А вдруг она родом из Индонезии или… или…

— Она — вылитый Тарик, — сказала Карианна.

Тон у нее был сухой и сдержанный. Она стояла у окна и перебирала руками штору, она мяла и теребила ее, ничем больше не выдавая своего волнения. Было полвторого ночи, вся мебель Рут, ее ящики с книгами и одеждой громоздились неразобранные вдоль стен.

— Ей шесть лет, верно? — спросила Карианна. — Так или нет?

Рут закусила губу.

— Так, — подтвердила она, поскольку отрицать это было бессмысленно.

— Я прекрасно понимаю, она больше не моя дочка. Не думай, что я совсем спятила! — с жаром продолжала Карианна. — Неужели ты считаешь, я способна повредить ей? Неужели ты так считаешь? Повредить моей девочке?! — Она подняла голову. — Как ей, по-твоему, живется?

— Янника очень милая и бойкая, — отвечала Рут. — Любознательная, смышленая. Ловкая в игре. Может быть, чуточку избалованная, своенравная. Ничего не попишешь, единственный ребенок… А живется ей хорошо, родители у нее славные. Я их, правда, пока плохо знаю, но девочку они любят, это видно невооруженным глазом…

— Я ее тоже любила, — вяло сказала Карианна. — Потому и отдала.

— Ты никогда не говорила об этом, — обронила Рут. И отметила свой голос: негромкий, умиротворяющий, вызывающий на откровенность. Так, вероятно, обращаются к скорбящему, к человеку, который пребывает в шоке после несчастного случая. Не хочешь выговориться? Довериться мне? Тебе станет легче… Дешевое милосердие, да еще заведомая ложь, но что предложить взамен?