Ник Хорнби - Hi-Fi

А потом, когда я уже начинаю отчаиваться услышать хотя бы слово о себе, она вздыхает, откидывается на спинку стула и произносит как бы шутливо, но в то же время и обреченно:

– Я слишком устала, чтобы не вернуться к тебе.

Ее слова заставили меня на некоторое время задуматься:

– Постой, то есть выходит: будь у тебя больше сил, мы бы так и остались порознь. Но поскольку ты выжата как лимон, тебе хочется, чтобы мы были вместе.

Она кивает:

– Мне так тяжело. Может, в других обстоятельствах мне бы и хватило духу жить самой по себе, но в нынешних – нет.

– А как же Рэй?

– Рэй – это кошмар. Сама не понимаю, как все получилось, но ты знаешь, иногда просто необходимо, чтобы кто-нибудь вдруг возник и, как граната, разорвал незаладившиеся отношения.

Мне бы очень хотелось поподробнее расспросить ее, в каком это смысле Рэй – кошмар; собственно, по ходу ее рассказа я бы с радостью делал заметки на обороте подставки под пиво, а потом берег бы эту подставку как зеницу ока. Ладно, как-нибудь в другой раз.

– А теперь, когда незаладившихся отношений нет, поскольку ты их разорвала, тебе хочется снова их наладить.

– Да. Это, конечно, не слишком романтично, но романтика потом так или иначе приложится. Мне нужно быть вместе с кем-нибудь, причем с кем-нибудь, кого я знаю и с кем могу поладить, а ты дал понять, что не возражал бы против моего возвращения, так что…

И представляете? Я вдруг запаниковал, мне стало не по себе, захотелось украсить стенку своей комнаты логотипами музыкальных компаний и спать с американскими музыкантшами. Я взял Лору за руку и поцеловал ее в щеку.

Дома нас, понятно, зрелище ожидает пренеприятное: миссис Лайдон в слезах, Джо злится, немногие оставшиеся еще гости молча пялятся в свои стаканы. Лора уводит мать на кухню и плотно закрывает дверь, а я остаюсь в гостиной с Джо и стою, пожимая плечами, покачивая головой, вскидывая брови, переминаясь с ноги на ногу, то есть изо всех сил изображая, как я, несчастный, смущен, как всем сочувствую и насколько не одобряю наш с Лорой поступок. У меня уже ноют брови, голова едва не слетает с шарниров, я успеваю прошагать на месте добрую милю, когда взволнованная Лора появляется из кухни и хватает меня за руку.

– Мы едем домой, – говорит она, и вот так наши с ней отношения входят в прежнее русло.

Пять разговоров:

1. (На третий день, в индийском ресторане, Лора платит.)

– Да, так ты и поступил. На что угодно спорю, через пять минут после моего ухода ты уселся с сигаретиной, – она всегда делает на этом слове ударение, демонстративно неодобрительное, – и подумал: «Ну вот, все в порядке, как-нибудь переживем». А потом сидел и размышлял, как бы украсить квартиру… Ах да, собственно, еще до того, как я у тебя поселилась, ты собирался попросить какого-то парня нарисовать на стене логотипы звукозаписывающих компаний. Точно, ты сидел себе с сигаретиной и думал: «А может, у меня еще сохранился телефон того парня?»

Я отворачиваюсь, чтобы она не видела моей улыбки, но это не помогает.

– Боже, неужто угадала? Невероятно. А потом… сейчас, подожди… – Она прикладывает пальцы к вискам, словно бы сосредоточенно улавливая приходящие извне образы. – А потом ты подумал: «Да ну, на ней свет клином не сошелся, и вообще давно хотелось чего-нибудь новенького», – после чего включил систему, и твой жалкий мирок обрел гармонию.

– А дальше что было?

– Ты пошел на работу и Дику с Барри ничего не сказал, и все было замечательно, пока Лиз не выпустила джинна из бутылки, и тогда ты начал подумывать о самоубийстве.

«А потом я кое с кем переспал».

Она меня не слышит.

«Пока ты ковырялась со своим вонючим Рэем, я трахал американскую певицу, похожую на Сьюзан Дей из „Полиции Лос-Анджелеса“».

Она по-прежнему не слышит – как ни в чем не бывало отламывает кусочек чечевичной лепешки и макает в чатни.

«И я с ней не оплошал. Все было как надо. Даже вполне себе ничего».

Никакой реакции. Наверно, стоит попробовать еще разок – на сей раз вслух, гортанью и языком, а не мозговыми извилинами.

– Прямо будто кто-то тебе все рассказал.

Она пожимает плечами, улыбается и состраивает самодовольную гримасу.

2. (На седьмой день, в постели, после.)

– На самом деле ты не хочешь, чтобы я рассказывала.

– Почему?

– Потому что зачем? Я могла бы в подробностях рассказать про каждый раз, а этих разов было немало, и ты был бы страшно уязвлен, но все равно ни черта бы не понял.