Марта Кетро - Мартовские коты. Сборник

Рыжий оробел, будто всю его удаль сдул резкий порыв прохладного ветра, пахнущего сеном и рекой. Они долго стояли поодаль друг от друга, то переговаривались вполголоса, то неловко молчали. Что там было дальше, никому неизвестно. Минут через десять, когда рыжий, осмелев, легонько обнял девушку за талию и уже потянулся прикоснуться колючей губой к ее щеке, прибежала операционная сестра: «Светка, скорей пойдем, тебя врачи обыскались, грозят выговором. Полчаса ищем тебя везде, у нас экстренная операция, а ты тут любовь крутишь». Отпрянул рыжий, растерянно поглядел на операционную сестру, полную, строгую бабу с закатанными рукавами. Трепыхнулась ветка черемухи, и Светин белый халатик понесся к госпиталю. Остался рыжий повар один в темном саду, напоенном ароматами цветов, трав, птичьими голосами и далекими песнями, которые струились в теплых, южных сумерках, несмотря на войну.

На самом деле никакой экстренной операции не намечалось. Все с нетерпением ждали концерта, подружки-медсестры заканчивали ужин, а, точнее, настоящий пир, какого не бывало с начала войны. Вычистив пустую кастрюлю хлебом, помолчали и начали собираться на танцы. Никто Свету в госпитале не искал. Поначалу она ни в какую не соглашалась встретиться с рыжим наедине. Когда подруги заикнулись об этом, Света раскраснелась и уперла кулачки в бока. «Вы что, сдурели, девки? – кричала она. – Сами впутались в эту историю, сами с ним и встречайтесь. И котлет мне ваших не надо». И топнула толстым каблуком по деревянному полу. Но подруги не отступились, уж очень им хотелось получить обещанное угощение. Около часа из-за двери бывшей учительской, где они квартировали, слышался то шепот, то обиженные всхлипы, то возмущенное: «Сами с ним гуляйте, а я никуда не пойду!»

Наконец Свету с трудом уговорили. «Не волнуйся, не успеет рыжий руки распустить и губу раскатать, а мы тебя уже спасем», – смеялись подружки. Так и решили оставить хитрого повара без любви и без котлет. А чтобы не вызывать у него подозрений, подговорили операционную сестру, спорить с которой не решились бы даже некоторые врачи. И убежала Света вслед за ней без оглядки. А позже, на долгожданном концерте, танцевала, прижав голову к груди высокого, чуть прихрамывающего майора.

На следующий день, ближе к вечеру, девчата-медсестры как ни в чем не бывало спустились в столовую вернуть кастрюлю. Раньше, уже от самого входа в столовую кто угодно замечал повсюду снующий огонек рыжей шевелюры. А в тот день, как ни вглядывались подружки, не было видно конопатого Кузьки. И битый кафельный пол натирал совсем еще молоденький, незнакомый паренек. Подошли к нему девушки, стали осторожно расспрашивать: где же рыжий, не заболел ли он? Они виновато и растерянно переглянулись и поняли, что думают об одном и том же: может быть, он вчера полночи прождал в саду в одной рубашке, надеясь, что Светка после операции снова прибежит к нему под старую черемуху. Новенький паренек от неожиданных вопросов смутился, но работы своей не прервал. Прилежно надраивая пол, он угрюмо мычал: «Ваш рыжий – вор. Он украл котлеты, которые были предназначены солдатам перед отправкой на фронт. Говорят, чтоб каких-то своих баб угостить. – И паренек умолк, оглядывая подруг из-под бровей. – Ну за провинность решено было его вместе с солдатами, которых он лишил обеда, отправить на фронт, в штрафбат. Они уже, кажется, уехали».

В этой части истории бабушка всегда плачет, громко всхлипывая и вздыхая.

Подружки-медсестры надеялись, что новичок чего-нибудь перепутал, но через пару дней один врач подтвердил его слова.

– Что с ним было дальше, жив ли он остался, неизвестно, – сквозь слезы шепчет бабушка.

– Как же жалко мне его! – причитает она тоном, какому бы позавидовала профессиональная плакальщица. – Из-за нас, дур, пропал парень. Мы потом хотели этой Светке хорошую трепку устроить. А что, собственно, устраивать-то? Сами хороши... Мы и представить себе не могли, как все обернется. А потом уж молили бога, чтобы берег его там, на фронте, – виновато добавляет бабушка, промокая платочком маленькие блестящие глаза.

Некоторое время мы сидели молча. Пили остывший чай и, раздумывая о судьбе рыжего повара, дремали в прохладе, под яблонями, окутанные со всех сторон сочными, теплыми звуками летнего полудня. Потом бабушка неожиданно сообщила, что до автобуса, который должен довезти нас до московской электрички, осталось всего полчаса. Она засуетилась, зачем-то схватила кухонное полотенце, масленку и вазочку с печеньем и понеслась в дом.