Лев Рубинштейн: Целый год. Мой календарь

Однажды поделился своими наблюдениями про эти агитпунктовские лампочки со своим старшим знакомым, он мне рассказал, что вырос он в тверской деревне, где электричества не было до середины 1960-х годов. А ближайший агитпункт был в районном городе, куда иногда ездили смотреть на электрический свет.

В раннем детстве меня смешило, что город, где зреют коварные замыслы по уничтожению нашей прекрасной Родины, и старинный дядька в белом парике носят одно и то же имя. При этом одновременное существование города Калинина и портрета добродушного старика с бородкой клинышком никаких вовсе чувств не вызывало.

Мне всегда нравилось наблюдать за игрой издалека. При этом правил игры я не знал. Не знаю и теперь. А вот звук удара ракеткой по мячу мне нравился всегда.

Была и у нас когда-то «денежно-вещевая лотерея». Главным призом, помню, там была машина «Волга». Иногда газеты сообщали о каком-нибудь таком счастливце.

И я зачем-то все время покупал то один билетик, то два. Никогда и ничего я, разумеется, не выигрывал.

Хотя нет, вру. Ровно один раз я выиграл ватное одеяло. Потом долго стоял в очереди в сберкассе, чтобы получить выигрыш деньгами. Одеяло-то у меня было уже. Зачем мне два одеяла? И одного хватит. Но очередь в сберкассу была такая огромная, что я плюнул и ушел. Остался без выигрыша.

Девочка Таня Синодова была первой, кого я помню, кроме родителей, двух бабушек и старшего брата. Мы носили друг другу леденцы и увядшие одуванчики. Это были «подарки».

Потом я встретил ее много лет спустя. Она стала некрасивой дылдой.

Я точно помню, что это было летом 1963 года. И помню, как звали этого соседского мальчика — его звали Миша Куцман. У него был дядя. Про дядю было известно, что он дипломат и работает в Америке. Однажды этот дядя приехал из Америки и подарил Мише Куцману штаны. Когда Миша появился во дворе в этих штанах, весь двор стал хохотать и показывать на Мишу пальцем. Потому что штаны явно были вывернуты наизнанку — швы-то были снаружи. Миша заплакал и побежал домой, чтобы надеть нормальные штаны. Но дразнили его еще долго.

Мой старший брат, родившийся до войны, однажды рассказал мне о самом вкусном, что он ел за всю свою жизнь. Однажды в эвакуации, рассказал брат, девочка, с которой он тогда дружил, пригласила его и нескольких еще ребят на день рождения. Мама этой девочки соорудила для детей угощение. Угощение называлось «торт» и было, как потом выяснилось, приготовлено из картофельных очисток, маргарина и сахарина. «Ничего вкуснее никогда не было», — говорил брат. Я ему верю.

Нейлоновые рубашки были не только очень модными, но и считались очень практичными, потому что их было легко стирать и не надо было гладить. У меня тоже была такая. Когда я снимал ее через голову в темноте, электрические искры со зловещим треском разлетались по всей комнате.

бывает один раз в четыре года…

Самая моя первая машинка называлась «Рейнметалл», она была дореволюционная, металлическая, тяжелая, с некоторыми дореформенными буквами, купленная в комиссионке.

Одну пришедшую в гости барышню, перебравшую красного вина, вырвало прямо на мою машинку.

Потом я ее долго протирал всякими влажными тряпочками, а она все равно пахла и первое время брызгалась чем-то красным. Барышню я с тех пор ни разу не видел, но по понятным причинам запомнил. Где она теперь?

Как же люто — в нетерпеливом ожидании детского радиоспектакля — ненавидел я глумливо-неспешные слова диктора: «А теперь. В исполнении. Русского. Народного хора. Имени. Пятницкого. Прозвучит…»