Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Это слово я узнал гораздо раньше, чем его значение. Его значение меня в течение долгого времени почему-то не интересовало. Видимо потому, что оно всегда доносилось до моего уха из невнятных взрослых разговоров — невнятных, потому что на некоторые темы в моем присутствии говорили, понизив голос.

Я-то был уверен, что это название лекарства — в те годы мама от всех болезней лечила белым стрептоцидом. А вот красного стрептоцида я уже не застал. Слышал лишь о нем и о том, что им иногда красили волосы в ярко-рыжий цвет.

Когда сколько-то лет спустя я узнал, что такое «стриптиз», то был необычайно удивлен и почему-то слегка разочарован.

Сам-то я этого не помню, но мама рассказывала, какой она однажды применила педагогический прием. Надо сказать, довольно жестокий, хотя, как оказалось, эффективный. Мне было года два, рассказывала она, я все время тянулся рукой к утюгу, когда она гладила. Тянулся и тянулся. Однажды она позволила мне прикоснуться к нему. Больше я не тянулся. И, кстати, не знаю, связана ли с тем эпизодом моя устойчивая нелюбовь к процессу глажки.

Непередаваемый запах корабельного каната неизменно вызывает душевное волнение. Что это? Что-то из детства?

У входа в зоопарк продавались пирожки с сардельками. Нигде больше в Москве таких не было.

«Ночь на даче. Печально в отдалении гудят поезда. Очень холодно».

Папин бежевый плащ. Мужская рубашка «Дружба». Кеды «Два мяча», случайно купленные на Малаховском рынке. Ярко-зеленый термос с драконом. Фонарик с двумя большими круглыми батарейками. Шарики для пинг-понга. Шелковое покрывало с цветами и птицами. Тушенка «Великая стена». Светящиеся иероглифы на крыше ресторана «Пекин»…

А я об этом даже и не знал…

Случаи, когда смертный приговор выносился целому народу, бывали и позже.

Буквально за два дня до моего рождения.

«Письмо это пришло с роковым опозданием. Пришло буквально на следующий день после смерти адресата. Потом оно долго, несколько лет, пролежало невскрытым в знаменитой шкатулке тети Веры, в шкатулке, долгие годы служившей неизменным объектом нашего жадного, неудовлетворенного любопытства».

Об этом я знаю, кажется, с самого детства и никогда не забываю. Что и не удивительно. Но сколько же еще разных людей родились со мной в один день, хотя и в разные годы!

«„Старое должно быть беспощадно разрушено и сметено новым!“ — яростно кричал Нефедов, размахивая руками. Что-то неуловимо комическое и вместе с тем трогательное было в его сутуловатой фигуре, в избыточно патетическом выражении лица и даже в непропорционально его малому росту огромных кистях рук, выдававших в нем рабочего человека».

И в детстве, и позже перед всякими выборами за «нерушимый блок коммунистов и беспартийных» над входом в школу, в клуб, в ЖЭК красовался красный матерчатый прямоугольник с надписью «Агитпункт», украшенный по периметру горящими электрическими лампочками. Видимо, эти лампочки, «лампочки Ильича», долгое время служили наглядным олицетворением построения социализма в одной отдельно взятой стране. Когда эти лампочки исчезли, я не успел заметить.