Шэрон Гаскин - Забытое время

Как-то ночью Джейни проснулась в панике, остро чувствуя, будто теряет что-то драгоценное, и пошла к Ноа, и посмотрела, как он спит (кошмары, слава богу, давным-давно прекратились). Успокоившись на этот счет, она включила ноутбук и проверила почту.

И вот оно наконец — имя Джерри Андерсона в папке «Входящие». Письмо без заголовка. Джейни поспешно открыла. «ПЛЯЖ», — написал Джерри. Заглавными буквами. И больше ничего. Слово эхом отдалось в тишине квартиры, разбежалось кругами тревоги и облегчения. «Вы там как? Нормально?» — написала в ответ Джейни. Экран во тьме испускал странный бледный свет, и присутствие Джерри сгустилось, будто он сидел подле нее.

— Джерри?

«Ничего со мной не будет». Она вообразила, как он это говорит, хотя на ее письмо он не ответил. Просто ощущение — может, и правда, а может, она все выдумала. Но это было утешительно — почувствовать его через огромное пространство.

Назавтра Джейни ехала забрать Ноа с продленки, в голове у нее роился миллион мыслей разом, и вдруг она замерла. И огляделась.

Она стояла в вагоне подземки, ступнями чувствуя движение. Поезд выехал на поверхность, взобрался выше, на Манхэттенский мост, и свет раннего вечера заливал реку, и судно, что везло груз откуда-то отсюда куда-то туда, и людей в вагоне, и каждая деталь была ясна, обрисована четко и нежно. Пластырь на коленке у юнца напротив. Шипастые волосы его соседки с книжкой. Растафарианский рот, что шевелился в бороде, жуя жвачку.

В вагоне — реклама пива, складов, матрасов: «Проснитесь и омолодите свою жизнь».

Я все не так поняла, подумала Джейни.

То, что случилось с Ноа, словно отгородило ее от всех, кто этой истории не знал, — или, как говорили ее ближайшие подруги, когда Джейни пыталась им объяснить, «не верил в такие вещи». И Джейни убрала историю в дальний угол, оставила при себе, словно это очередная личная причуда, слегка отличающая ее, Джейни, от всех прочих, а ведь на самом деле… на самом деле выводы иные.

И каковы же выводы?

Столько прожито жизней. Столько людей — любимых, потерянных, обретенных вновь. Родных, про которых ты даже не знал.

Может, Джейни в родстве с кем-нибудь в этом самом вагоне. Может, ей родня вот этот дядька в костюме и с «айпадом». Или жующий жвачку растаман. Или блондин, у которого рубашка в горошек, а из пакета торчит папоротник. Или шипастая женщина с книжкой. Может, кто-нибудь из них был матерью Джейни. Или ее любовником. Или ее сыном, зеницей ока. Или станет, когда пойдет на следующий круг. Столько прожито жизней — вполне логично, что все они связаны. Они забыли, вот и все. И это не просто песенки волосатого хипья у костра. (Ладно, и песенки, конечно, тоже, однако не только .) Это все по-настоящему.

Но как такое возможно?

Да не важно как . Так устроено, и все дела. Джейни снова огляделась. Ее сосед, мужчина с оливковой кожей, читал в газете рекламу службы знакомств. Парнишка напротив балансировал скейтбордом на заклеенной коленке. Зеница ока, подумала Джейни. В голове расцветали фейерверки.

Жить вот так будет нелегко. Нелегко будет так смотреть на людей. Но ведь можно попробовать?

Распахнулась дверь между вагонами, и, шаркая грязными босыми ногами, вошел бомж. Волосы свалялись в шлем грубой шерсти, а одежда… к одежде лучше и не присматриваться. Бомж нестойко побрел по вагону. Вонь его шибала, как силовое поле, отталкивая все на своем пути; когда поезд наконец остановился и открылись двери, пассажиры одной ногой шагнули было в вагон, мигом развернулись и побежали в следующий. Те, кто уже ехал в вагоне, вывалили наружу толпой.

Впрочем, кое-кто остался. Решил перетерпеть. Слишком устал, или не мог оторваться от гаджета, или хотел сидеть, а не стоять. К тому же им скоро выходить. И вообще, они выбрали этот вагон — что поделать, уж такие карты им в этот раз сдали. Все старательно отводили глаза — боялись привлечь внимание.

В сторону бомжа смотрела только Джейни, и он направился прямиком к ней. Навис, качаясь, и от его амбре у нее заслезились глаза. У него не было жестянки, ничего такого. Он протянул грязную ладонь.

Джейни выудила из кармана три четвертака, положила ему в руку, пальцами коснувшись его ладони, и подняла голову. Глаза у бомжа были карамельные, яркие вокруг зрачков, но темнее у ободка радужки — как двойное солнечное затмение. Густые ресницы тронуты копотью. Бомж заморгал.

— Эй, сестренка. Вот спасибо, — сказал он.

— Всегда рада.

И его лицо, расчерченное надеждой и нуждой, словно рванулось Джейни навстречу, будто этот человек всю жизнь ждал, когда она его заметит.