Герберт Розендорфер - Кадон, бывший бог

– Наверное, я все-таки антисемит, – признался профессор Гольдштерн, когда мы вновь коснулись этой темы, – как, впрочем, и антиариец тоже. Я ни на чьей стороне.

Под конец, когда мы, докурив сигары, встали и пожелали друг другу доброй ночи, он сказал:

– Библию, как Ветхий Завет, так и Новый, следует в первую очередь и прежде всего понимать совершенно буквально.

Разве, спрашиваю я вас, квантовой флюктуации вакуума не существует? Я, бог Кадон, именно вас спрашиваю об этом. Это постулат теоретической физики, уже граничащий с эзотерикой. Но это не эзотерика. Что такое эзотерика? Эзотерика – это то, чем занимаются эзотерики. Жабоглазая фрау Тебедох, похоже, занималась эзотерикой, хотя и не была вегетарианкой, и вообще то представление, которое она устраивала во время приемов пищи, напоминало торжественную трапезу целой трибы каннибалов. Чем эзотерики занимаются? Они не моют ног, жгут благовонные палочки и рассуждают о карме или о душе мира. Они погружаются и умеют не думать ни о чем даже наяву. Поэтому то, о чем они думают, когда не думают, почти ничем не отличается от того, о чем они думают, когда думают. А женщины еще любят говорить: я – ведьма. Веедьма, через большое эзотерическое E. В других областях они, впрочем, ведут себя точно так же. Женщина-полеетик.

Но я отвлекся. Итак, квантовая флюктуация вакуума. Это означает лишь, что вакуум без всякой видимой причины порождает из небытия вполне материальные частицы, хотя живут они… Нет, это опять излишний антропоморфизм. Они существуют, действуют в бытии лишь очень недолгое время, а потом вновь уходят в небытие. Что же такое бытие? Не материя, нет, и не волны и все такое, а феномен бытия как такового? Вот оно, существование квантовых флюктуации в вакууме, доказанное не эзотериками, а физиками-экспериментаторами: не-было-нет-полное небытие, потом вдруг бытие, а потом опять ничего нет, как будто и не было никогда. Вселенная как квантовая флюктуация небытия: вот частицы существуют какое-то время, а вот их уже нет. Получается, что время – это пространство для существования чего бы то ни было, хотя бы для этих частиц, а пространство – это время их существования, но это не объект и не вещь, а всего лишь мера всех вещей. Чем больше у них пространства, тем соответственно больше времени. Поэтому квантовая флюктуация больших частиц, таких, как планеты, солнца, галактики и галактические скопления, происходит гораздо медленнее. Надеюсь, теперь я выразился достаточно ясно, г-н бергассессор?

– Неси-неси-нас-утлый-челн-среди-зари-пустынных-волн!

Нет смысла рассуждать о том, придет ли Вселенной конец оттого, что она перерастет положенные ей границы и лопнет, или оттого, что, расширившись до предела, обратно сожмется, и вся имевшаяся в ней материя со страшным треском схлопнется в одну невидимую точку, – все гораздо проще: бытие закончится, и все тут. Никакого бытия больше не будет. Вы можете представить себе, что бытия нет?

– С трудом, – признался бергассессор.

Вы еще убедитесь, что я прав. To есть, конечно, сами-то вы ничего не увидите, и вообще никто ничего больше не увидит, когда все кончится. Но это и есть доказательство существования Бога.

– Как это? – не понял бергассессор.

– Да вы меня и не слушали!

– Воспоминанье-все-утратит в-огне-небес-перегорит, – ответил он.

– Что ж, – сказал я, – это можно понимать и так.

– Должно быть, это чрезвычайно волнительно, – сказала старая дура Тебедох, – встретить Вечного Жида, не правда ли, дорогой барон?

– Да ничего особенного, – ответил барон фон Харков, – он просто хотел броситься с верхнего этажа нашего замка. «Боже мой, что выделаете?!» – закричала моя мать, увидев, что он уже перевешивается через балкон, держась только одной рукой. Заметив мою мать, он другой рукой снял свою широкополую шляпу и помахал ей. Потом он упал, причем прямо в ров, в котором уже несколько веков не было воды, попал на камень и отскочил, долетев почти до самого балкона, опять упал, раздавив нашего рыжего ирландского терьера, – его звали Гурнеманц, мой отец был большим поклонником Вагнера, – и опять отскочил, но уже в сторону, и угодил прямо на подъемный мост, который не поднимали много десятков лет, если не сотен, – видимо, механизм проржавел, – встал на ноги и сказал:

– Тысячу извинений, баронесса, но мне, наверное, придется попытаться еще раз.

Хотя чего было пытаться, если он все равно… Нуда. Его шляпа осталась лежать во рву. Лезть за ней пришлось мне, за что я получил в подарок золотую пуговицу с плаща Агасфера. Впрочем, у него и так ничего больше не было, чем расплатиться. Потом он стал было извиняться за терьера, но мать только махнула рукой – у нас и без Гурнеманца было их полтора десятка.