Пол Остер - Левиафан

Стальной блестящий чемоданчик, в каких фотографы иногда носят свое хозяйство, оказался заперт, и Сакс провозился с ним добрых полчаса. Пока он раскурочивал пружинный механизм с помощью монтировки, в железном ящике погромыхивали какие-то предметы — надо полагать, профессиональный набор: ножи, огнестрельное оружие, патроны. Но когда замки наконец сдались, все оказалось одновременно и прозаичнее, и загадочнее. Полная мешанина: электропровода, будильники, отвертки, микрочипы, мотки проволоки, оконная замазка, черная изолента. Он вертел в руках один предмет за другим, пытаясь понять, как они связаны между собой, но так ни к чему и не пришел. И только позже, ночью, по дороге в Нью-Йорк, его осенило: это была начинка для самодельной бомбы.

Второй баул, точнее, красно-бело-синий саквояж на молнии, с пластиковой ручкой, в первую же секунду внушил Саксу такой безотчетный страх, что он решил оставить его напоследок. Там могло быть что угодно. В случае маньяка и убийцы — такое, о чем лучше и не думать. Сакс долго колебался, открывать ли его вообще. Воображение рисовало ему такие страсти, что проще было сразу выбросить эту мерзость. Но он не выбросил.

В последний момент, закрыв глаза, одним движением расстегнул молнию.

Отрезанной головы, равно как и ушей, пальцев или детородных органов, там не обнаружилось. Зато там лежали деньги. Много денег. Столько денег он в жизни своей не видел. Саквояж под завязку был набит деньгами: толстые пачки стодолларовых купюр, перевязанные резинкой, каждая по три-пять тысяч. Сакс насчитал сто шестьдесят не то сто шестьдесят пять тысяч долларов. Его первой реакцией было облегчение, что страхи не оправдались. Затем — шок и растерянность. А затем он решил еще раз пересчитать деньги и вдруг почувствовал, что они ему как родные. Сакс удивительно быстро приноровился к экстраординарной ситуации. Закончив подсчет по второму разу, он уже воспринимал их как свои собственные.

Себе он оставил деньги, паспорт, сигареты и клюшку для гольфа. Остальное раскидал по лесу, а пустые баулы и чемодан выбросил в мусорный контейнер у выезда из городка. Шел уже пятый час, а впереди долгий путь. Следующую остановку он сделал в Спрингфилде, Массачусетс, чтобы поесть и выкурить сигарету Димаджио, и во втором часу ночи добрался до Бруклина. Здесь, на одной из мощеных улочек неподалеку от Гованус-Канал, среди пустых складов, на ничейной земле, где хозяйничали тощие бродячие собаки, он бросил машину, предварительно протерев все поверхности, к которым мог прикасаться. Излишняя предосторожность. Ключ торчит в зажигании, дверцы открыты — можно не сомневаться, что «тойоту» угонят еще до рассвета.

Дальше он шел пешком — в одной руке саквояж, в другой бита. На углу Пятой авеню и Президент-стрит он сунул биту в переполненный мусорный бак со старыми газетами и арбузными корками. Кажется, он все предусмотрел. Ему предстояло пройти еще около мили, но, несмотря на усталость, он зашагал к дому с легким сердцем. Впереди его ждала встреча с Фанни. Когда он ее увидит, худшее останется позади.

Теперь ясно, почему он так растерялся. Сакс не просто не был готов к новой ситуации — он вообще, что называется, не врубился. Его мозг и без того испытывал перенапряжение, а тут еще такой электрошок. Он стремился в тихую гавань, где можно ошвартоваться в любое время, но у причала не нашлось для него свободного места. Фанни, кувыркающаяся в постели с каким-то мужчиной, — эта картина была для него столь унизительна, что его хватило только на то, чтобы пробормотать извинения и пулей вылететь из квартиры. Все произошло слишком быстро. Хотя он вроде бы пришел в себя в тот момент, когда прокричал с улицы свои «благословения молодым», это был не более чем блеф, жалкая попытка сохранить лицо. Ему показалось — рухнуло небо. Из груди вырвали сердце.

Он пробежал квартал, не думая о дальнейшем, с одной мыслью — унести оттуда ноги, но на углу Третьей стрит и Седьмой авеню, увидев телефон-автомат, позвонил мне, чтобы попроситься на ночлег. Линия оказалась занята (я разговаривал с Фанни, которая после бегства Сакса сразу набрала мой номер), и он решил, что мы сознательно сняли трубку. Логично: в два часа ночи мы с Айрис по телефону не болтаем. Поэтому перезванивать он не стал. На сэкономленный четвертак он позвонил Марии. Хотя звонок вытащил ее из глубокого сна, она прочувствовала отчаянность положения и велела ему ехать к ней немедленно. В этот поздний час метро ненадежно, так что, пока он дождался поезда на станции «Гранд-Арми-Плаза» и добрался до ее квартиры в Манхэттене, она уже пила на кухне третью чашку кофе.