Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

Глебов согласно кивнул и, сделав еще несколько шагов, остановился.

— Если разобраться, в некоторых ситуациях мы даже права не имеем вопросы себе задавать, — сказал он. — Слишком они, ты уж меня прости, пустяшные.

— Владыка Ипатий, в отличие от вас и от меня… Он не думает, что способен мир спасти от всех напастей. Энергию свою люди вроде него направляют на то, чтобы усовершенствовать, очистить себя самих. А мир окружающий… Он такой, какой есть. Владыка сам за себя решения принимает, а мы с вами… Вот вы считаете, что, раз вы дали присягу, то должны бездумно приказы выполнять. Тем самым вы лишаете себя права размышлять о том, чьи это приказы, стоят ли они вообще того, чтобы выполнять их? Разница между вами и владыкой в том, что вы подчиняетесь воле простых смертных, а не воле свыше… Вот и получается, что вы — звено в цепи манипуляций.

В знак не то согласия, не то понимания Глебов опять закивал, но чувствовалось, что с сожалением.

— В одном, Ваня, я виноват перед тобой. Я недооценил тебя. Вообще очень жаль, что такие, как ты, в стороне остаются, — сказал он. — А зло тем временем делает свое дело. Оно, как ты понимаешь…

— Жонглирование такими понятиями, вы не обижайтесь… — перебил Иван, — принуждает к компромиссам. Но это сначала. А потом — к вырождению. Вот что, в сущности, я хочу сказать. Такой подход скрывает всё ту же идеологию, от которой вы отказываетесь на словах… Но так можно всё окончательно развалить! Дмитрий Федорович, а может, вы этого и хотите? — спросил Иван. — Я ведь еще тогда об этом подумал… Но вы ушли от разговора.

Глебов зашагал дальше, всматриваясь в серую завесу смога за рекой. Он не оспаривал и этой гипотезы.

— Все мы разные, Иван. Очень разные. Я вот считаю, что нужно стараться увидеть друг в друге не то, что нас разъединяет, а то, что есть общего. Но ты прав… — не хотел спорить Глебов. — Да и знаешь наверное другой способ, о котором мы не додумались? Так расскажи о нем!.. Даже если тебя коробит общество этих людей, у них — власть. Считаться с ними ты вынужден. Иначе просто ничего не получится.

— У Вереницына есть власть? Над вами?.. Не верю. Над собой я этой власти не признаю. Спеться с ними — значит развалить всё окончательно… Изнутри, — заключил Иван. — И куда потом деваться?..

— По-разному можно смотреть на вещи. Да, это единственный способ. В настоящее время другого нет. У кормила оказались выродки. Изменить такую систему можно только изнутри.

— Развалив ее изнутри… вы это хотите сказать? — не без удивления повторил Иван свой вопрос. — Я как-то сразу не понял, в чем ваше кредо… — Иван был всё же растерян. — И вы хотите, чтобы я в этом участвовал? Но Дмитрий Федорович… Я живу по другим правилам.

— Знаю, знаю… — устало отмахнулся Глебов. — У меня мало времени. Я тут принес тебе кое-что.

Глебов извлек из кармана пакет размером с книгу и протянул его со словами:

— Видеокассета. Насчет сестры твоей. Отдашь вашему детективу, он разберется.

Иван с изумлением уставился на протянутый сверток.

— Россия одна, не забывай. Поделить ее невозможно. Так что давай без подножек. Есть дела поважнее. Вот тебе пример… — Глебов глазами показал на пакет с кассетой и протянул руку на прощание. — Если что, знаешь, как меня найти.

Сказав это, Дмитрий Федорович направился в сторону Большой Полянки. Иван смотрел ему вслед до тех пор, пока силуэт в коротком темном пальто не скрылся за углом.

В тот же вечер кассету просмотрели на Солянке в присутствии Филиппова. Нина домой еще не вернулась, поэтому обсуждение вели без обычной конспирации. Видеозапись, раздобытая Глебовым, была сделана службой пограничного контроля в аэропорту Пулково. На экране высветилась дата: 15 часов с минутами, суббота 16 декабря, — получалось, на второй день, после того как Николай планировал встретиться с Машей на Миллионной.

Сначала мелькали сероватые кадры: Мария одна, без ребенка, проходит паспортный контроль… Братья мгновенно узнали ее, и оба были поражены тем, насколько сестра изменилась. На мутных и размытых от плохого освещения кадрах она выглядела не повзрослевшей, а постаревшей. В поведении чувствовалась суетливость. Сестра не переставала оглядываться по сторонам, как будто кого-то ждала или искала в толпе. За нею наблюдали: Филиппов указал на две фигуры, попавшие в край кадра. Парни лет по двадцать пять, славянской внешности, держались в стороне, но не спускали с нее глаз. И Маша то и дело с ними переглядывалась.