Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Иван не сразу распаковал дорожную сумку. Решив сделать брату сюрприз, кроме мандаринов, которые Николай попросил привезти, чтобы держать их на столе для запаха, Иван вытащил из сумки объемистый пакет и, с шумом распотрошив бумагу, выставил перед братом пару валенок из светло-рыжего войлока. Именно такие валенки, светлые и легкие, носил иногда отец. Оказалось, что их нелегко найти. Ольге Павловне пришлось обежать весь Санкт-Петербург.

Николай сидел на кровати в новых валенках и любовался обновой, как мальчишка.

— Вот это вещь! Чудо, Ваня… В жизни не носил ничего удобнее. А легкие какие… Ты не примерял? Елки зеленые… Спасибо! — сиял он. — Небось дорогие?

— Копейки.

— Сколько?

— Не знаю. Ольга Павловна покупала. Сказала: в подарок Коле, пусть нос не вешает.

— Надо же… Передай ей спасибо.

Они вышли на улицу. Очищенная от снега аллея уводила вглубь заснеженных сосен, откуда Николаю хотелось взглянуть на зимний лес, но не успел он сделать и сотни шагов, как ему стало трудно дышать. Он выглядел удрученным. На лице застыло отрешенное выражение. Даже медленная ходьба в обратном направлении потребовала от него больших усилий.

Присели на скамью. Сунув руки в карманы старенькой дубленки, Николай погрузился в задумчивость.

Немного отдохнув, он внезапно оживился:

— А знаешь, у меня получается… Попробовал, и получается, — Николай улыбался.

Иван опять недопонял.

— Молиться… Раз сто повторю одну и ту же молитву и замолкаю, — пояснил Николай, кивая. — А она сама продолжается, внутри.

— Нина говорила, что ездила в Шамордино, в монастырь… Ты в курсе?

— Да, так всегда и происходит. Один просит — другой получает. Один праведник, но везет другому, — сказал Николай и, посидев еще пару минут, поднялся, чтобы идти дальше.

— Как всё-таки красиво. Мир потрясающе красив! — бормотал он, борясь с одышкой и обводя взглядом заснеженные сосны. — Если бы вопрос встал ребром… о жизни и смерти… я наверное не очень бы переживал… об утрате жизни… Невелика ценность!.. А вот всего этого не видеть… И даже думать об этом как-то жутко… Нина тут книжками меня снабжает всякими. Апостол Павел говорит, что, когда болеешь телом — грешить перестаешь. Очень верно, знаешь ли, подмечено. Убеждаюсь в этом на собственной шкуре. Осознанных грехов стало мало. Почти не осталось. Остаются наросты, настоящие наросты неосознанных грехов. Они — самые въевшиеся. И еще чувство страха появилось. Страх оказаться совсем без греха, представь себе…

— Не представляю, — удивился Иван.

— Очистившись, уже не можешь быть таким, каким был раньше, а кем именно станешь — еще неизвестно, — серьезным тоном объяснил Николай. — И знаешь, что главное?.. Главное — любить неближнего своего, как себя самого. — На лице Николая проступило выражение удивления. — Научиться этому, и можно было бы… мы смогли бы небо взглядом перекрашивать… в другой цвет.

Уже в палате, после того как Иван помог брату раздеться и лечь, Николай загадочно произнес:

— Тебе не кажется, что мы вымираем?

— В каком смысле? Ты и я, что ли?

— Мы, Лопуховы.

— Не знаю… Не думал об этом.

— Я, вот что… Не стоило, конечно, сегодня говорить об этом, — тянул Николай. — Да уж ладно, что теперь… Хотел новостью одной поделиться… Только прошу, сначала выслушай, не спеши реагировать.

Николай быстро взглянул на брата и отвел взгляд.

— Насчет ребенка, что ли? — осторожно осведомился Иван, сразу догадавшись, что Николай надумал наконец заговорить о том, ради чего он фактически и приехал в Петербург. — Только не говори, что… Выкрали, что ли?

Брат просиял как мальчишка. Иван смотрел на него с изумлением.

— Чуть что, сразу — выкрали. Слова-то какие употребляешь… Аж мурашки по спине, — пробормотал Николай. — Представь себе…

— Мальчика стащили? У швейцарцев?

— Я обратился к людям. Мне помогли всё провернуть. Наняли двух немцев. Они увезли ребенка из Цюриха… — полусерьезно и словно сам себе не веря, объяснил Николай.

— Немцев… Какие еще немцы? Что ты мелешь?

Посмотрев на брата внимательным, до необычного ясным взглядом, Николай твердым бесцветным голосом произнес:

— Машин сын никогда не будет жить с чужими. Я давал слово.

— Ты, Коля, больной… Ей-богу, больной! Это же называется… Это же киднэппинг! Да ведь за это…

— Что — за это? — Лицо Николая расплылось в обезоруживающей улыбке.

Иван отрицательно качал головой, больше не находил слов.

— Пока он во Франции. В надежных руках, — сказал Николай. — Ни в чем не нуждается. У него есть няня, врач, ты не переживай.