Энни Пру - Корабельные новости

Банни перевернула страницу и погладила кота ногой в носке. В ответ раздалось раскатистое мурлыканье. Она отвлеклась от чтения.

— Петал попала в автомобильную катастрофу в Нью-Йорке, поэтому не может сюда приехать. Это потому, что ей не проснуться. Я бы могла ее разбудить, но я слишком далеко от нее. Вот я вырасту и поеду туда, к ней.

«Что натолкнуло ее на эти мысли?» — подумала Уэйви.

В мастерской хозяйничал Ярк. Он был взволнован. Снега было много, бури и вьюги свирепствовали по-прежнему, но почему-то ломался лед, тюлени уходили дальше в залив, треска нерестилась, а сельдь как-то странно маневрировала. Он чувствовал, как меняется жизнь, и его тянуло на промысел. Поймать пару тюленей или просто пострелять по айсбергам. В общем, он жаждал движения. Но его глаза были уже слишком слабы для этого и слезились от отраженного снегом света. Так было еще двадцать лет назад, несмотря на то что его жена делала ему на глаза чайные компрессы. Именно поэтому он был вынужден сейчас работать в сумрачной мастерской.

За последние недели он поставил и закрепил клином киль, выровнял, скрепил и усилил каркас лодки.

— Теперь она уже что-то собой представляет. Сегодня мы займемся разметкой древесины.

С помощью своих истершихся лекал он вымерил весь форштевень, следуя по невидимой глазу линии, и что-то бормотал Куойлу. Он подсчитал, где должна находиться середина корпуса, разметил киль повторно, только уже на несколько сантиметров выше серединной отметины. Отсчитал от старнпоста место для крепления гака. Куойл привел в порядок ряды стамесок и пил и выглянул сквозь припорошенное опилками окно на залив. Разметка все еще продолжалась. Ярк рассчитал глубину лодки по правилам и формулам, которые он держал в голове.

— Дай-ка мне вон ту пилу, парень, — сказал Ярк.

Казалось, он разговаривал с набитым ртом. Куойл передал ему пилу, потом стамеску, потом снова пилу, потом еще раз стамеску и наклонился, чтобы посмотреть, как Ярк пробивает в дереве паз, чтобы потом вставить в него еще одну деревянную часть кормы. Потом, наконец, ему было позволено прикоснуться к деревянным заготовкам. Он их держал, пока старый мастер крепил их крепкими скобами, которые называл шпорами.

— А теперь будем пробивать паз на старнпосте, сынок.

Металлические крепления вгрызались в дерево намертво. Ярк положил руки на бедра и откинулся со стоном назад.

— Можно и прерваться, раз мы так много сделали. Уэйви приехала?

— Да. Дети тоже.

— Дети должны все время быть рядом. Это продлевает человеку молодость. — Он откашлялся и сплюнул. — Так когда вы, двое, решитесь?

Он выключил свет и в воцарившемся сумраке мастерской повернулся и пристально посмотрел на Куойла. Тот не сразу понял, о чем его спрашивали. Трещина на лице, служившая Ярку ртом, удлинилась. Это была не улыбка, а, скорее, оружие, призванное вместе с этим нелегким вопросом обнажить тайные и явные намерения Куойла.

Куойл вздохнул, будто после тяжелой работы.

— Я не знаю, — ответил он.

— Из-за мальчика?

Куойл покачал головой. Как он может это объяснить? Сказать, что он любит Петал, а не Уэйви, что его способность любить выгорела за ту, короткую жизнь? Да, был момент, когда вспыхнула искра, и, в определенном смысле, она все еще не погасла. Но Куойлу, для которого любовь была синонимом унижения, было сложно определиться со своими чувствами. С Уэйви он ощущал только спокойствие, уют и тихую радость. Он все же решил ответить:

— Дело в Герольде. Ее муже. Она не перестает думать о нем. Она глубоко привязана к воспоминаниям о нем.

— Герольд Проуз! — Ярк подошел к двери и закрыл ее. — Я тебе расскажу кое-что о Герольде Проузе. Когда он пропал, во многих домах вздохнули с облегчением. Ты, наверное, слыхал о мужиках, которые вроде котов, да? Так вот, это как раз про Герольда. Он наплодил бастардов по всему побережью, от Сент-Джонса до Возвращения. Тут даже забаву придумали: смотреть внимательно на детей и определять, не похожи ли они на Герольда. Очень часто они оказывались похожими.

— А Уэйви об этом знала?

— Конечно знала. Он превратил ее жизнь в кошмар. Он делал это прямо у нее на глазах. Пропадал на недели, месяцы, пока не нагуливался. Нет, парень, Герольд тебе не помеха. Правда, стараясь сохранить память о Герольде в розовом цвете, она поставила на себе крест. А что ей оставалось делать? А потом еще этот мальчик. Я не могу сказать парнишке, родившемуся при таких обстоятельствах, что его отец был уродом. Я знаю, что она из Герольда чуть не святого сделала. Только куда это ее приведет? — Он снова открыл дверь.