Александр Мелихов - Свидание с Квазимодо (журнальный вариант)

— Свобода — это конкуренция. Теперь появятся выигравшие и проигравшие. Надо не попасть в проигравшие.

И они не попали. Егор с приятелями на своем же секретном оборудовании разработали какой-то дешевый способ очистки водки и так умело подали его взошедшему из подземного мира водочному королю, что тот счел выгодным взять Егора не только на работу, но и в долю. И когда ученый люд сосал лапу или перебивался челночным коробейничеством, в Юлиной жизни появилась квартира с лепниной в полуаристократическом центре Петербурга, чистенькая дача под Выборгом по ту сторону государственной границы, регулярные посещения европейских столиц, понемногу сделавшиеся будничным развлечением, — это, пожалуй, можно было бы

ощутить и красивой жизнью, если бы не водка. Ей было совестно, что Егор, по общему мнению — большая башка , участвует в водочном бизнесе, и ее не смешили егоровские шуточки: «Товарищ Сталин сказал: пэрэд намы выбар — капиталыстыческая кабала илы водка». И ей было совсем не жалко водочных королей, отслеживавших с вертолетов, как бы кто из них не вывез с фабрики больше фур, чем полагалось по их версальскому дележу. Ее даже забавляло, что новый егоровский босс маскирует машины в соседнем парке, а вывозит внеплановую водку ночью, без фар. Но когда нового короля застрелили в собственном кабинете, ей стало не забавно. Особенно когда акционеры выбрали в новое руководство Егора. Она умоляла отказаться, чуть в ногах не валялась, но Егор только посмеивался:

— Я же не дурак, я так распределил ответственность, что убивать меня совершенно бесполезно. К тому же я двум генералам фээсбэ плачу такие бабки, что они будут меня охранять лучше, чем президента.

А когда ему наконец надоело слушать ее причитания, он жестко припечатал:

— Все, закончили. У меня выбора нет — или в дирекцию, или на улицу. А я не допущу, чтобы вы нищенствовали.

Так теперь и приходилось жить под этой треснувшей кровлей. До красот ли тут! Страх заменил страсть: в постели, когда наконец отступала дневная замороченность, ужас, что с Егором что-то случится, заставлял ее набрасываться на него с такими нежностями, каких она не знала и в пору медового месяца. Но он и в этом явно не видел никакой драмы, только посмеивался. Пронзительную жалость к нему она почувствовала лишь на той вечеринке с Анатолем Курагиным, как она про себя прозвала старшего лейтенанта Чижова, страшно похожего на артиста Ланового в фильме «Война и мир». Канцелярские бабы перед Чижовым млели, но он с ними только пошучивал со снисходительностью красавца мужчины, и только с Юлей он говорил серьезно, даже когда шутил, время от времени то зажигая, то пригашая свой огненный взор.

Но по-настоящему он зажег его лишь на Дне милиции, который они большой компанией отмечали в ресторане «Москва». На танго и вальсы Чижов приглашал только ее, и на следующий день она уже сама не могла понять, из-за чего все ее тело было наполнено счастливой щекоткой, заставлявшей почти взлетать во время танца и смеяться от каждого шутливого слова, — из-за шампанского это на нее накатило или из-за Чижова. Но желание прижаться к нему еще, еще теснее в тот вечер она ощущала лишь выражением всеобщей праздничной дружбы. И когда Чижов с необыкновенной сердечностью посочувствовал ей, что она, такая страстная женщина, похоже, считает постель всего лишь продолжением кухни, способом позаботиться о муже и ребенке, а о своих радостях совсем не думает, — она и вправду едва не начала хвастаться, что ей в этом смысле ничего не нужно, что к мужу после рождения ребенка она стала тоже относиться как к маленькому, хотя он очень сильный и все умеет, но теперь она поняла, что мужчины всегда остаются детьми…

Ей хотелось поумиляться и собой, и двумя своими Егорами, но Чижов вдруг приблизил к ней свои огненные глаза и страстно прошептал:

— Поедем ко мне, ты узнаешь, чем настоящий мужчина отличается от ребенка!

И она заполыхала от стыда, что позволила этому хлыщу упомянуть о Егоре — о ее Егоре! — с пренебрежением. Продолжая полыхать, она бросалась чуть не под колеса, пытаясь поймать машину на ледяном мокром Невском, а наконец добравшись до Егора, принялась так бешено целовать его, захлебываясь нежнейшими словами, что пробудила и в нем что-то вроде безумия. Но оказалось, она еще не знала, что такое истинная страсть до того, как Егор угодил в «Кресты». На ее счастье, она узнала про этот ужас только в тот день, когда Егор выходил на волю: