Григорий Ряжский - Дом образцового содержания

– Се-е-емочка, – позвала Роза Марковна, зная точно, что никто уже на зов ее не откликнется, – Сема…

Никто и не отозвался. Тогда она взяла в руки Танины туфли и стала бить ими и колотить вслед исчезнувшему Семену Львовичу, вслед проклятой собаке и неизвестно откуда пришедшему в их с Семой жизнь ленивому солдату с автоматом. Она била, и била, и била…. до тех пор, пока не проснулась в своей постели, у себя в спальне, в Семином Доме в Трехпрудном…

Перед тем как уже ехать к поезду, все читинские Стукалины заехали в последний раз повидаться с Мирскими и проститься. Снова зашли по-шумному, но уже как окончательно свои, родные. Дед по материнской линии шутейно приобнял Мирскую и, незаметно кивнув на живопись, прощально вышепнул на ухо персональное пожелание:

– Ты, Розочка, мазюку-то эту посымай со стен. Я другой раз те хороших навезу, у нас там один так рукасто изображает – диву даесся.

– Я подумаю, – пообещала Роза Марковна.

– Подумай, Роза, – серьезно подытожил дед, – а то такие хоромы, а недурственно-то только баба одна и прописана. С щеками…

Чуда все же не произошло. После отъезда родни Роза Марковна Мирская обнаружила в доме пропажу незначительную, но тем не менее для себя неприятную. Из столовой, с буфета, исчезла мельхиоровая солонка вместе с крахмальной салфеткой, на которой она стояла, а из верхнего ящика спаленного комода – пустая серебряная пудреница, что осталась от матери и которая не была в свое время отдана для сохранения Иде Меклер.

«Все одно у Иды пропала бы, – подумала через пару дней Роза Марковна и почти успокоилась. – От судьбы не уйдешь».

Несмотря на оглашенную родственниками здравицу во славу новой фамилии, Мирской Юля решила не становиться, а оставить девичью фамилию, ссылаясь на то, что многие в институте уже знают ее, как Стукалину. А для будущей актрисы всякая любая малость может сделаться важной в предстоящей карьере. Вилька возражать не стал, потому что ему и на самом деле было наплевать, какая там у кого фамилия, – лишь бы Юлька его любила, а он ее.

По ее же настоянию сына они назвали Митькой, в честь читинского прадеда, последнего в роду крепостного крестьянина Дмитрия Стукалина.

Свою учебу на актерском факультете Юля решила на долгий срок не прерывать. Академический отпуск ее закончился так, что со второго семестра третьего курса учебный процесс должен был возобновиться.

– Не выйду – отчислят, Роза Марковна, – грустно сообщила она прабабушке своего сына и выжидательно посмотрела ей в глаза.

– Не бери в голову, Юленька, учись, – ответила та невестке и мысленно взвесила оставшиеся силы, – я сама с Митенькой позанимаюсь.

– Спасибо тебе, бабуль, – сказал ей вечером Вилька, – а то мы, честно говоря, в полной… э-э-э… оказались…

– Я знаю, – улыбнулась Мирская, – ты хотел сказать, в полной жопе, но молодец, что не сказал. Значит, не зря мы с Сарой время на тебя потратили.

Вилька подошел к бабушке и поцеловал ее в щеку:

– Что б мы все без тебя делали, бабуль.

– То, что и делаете успешно, – развела руками Роза Марковна, – находите себе русских жен с родней от Читы до Балашихи, а потом приходите ко мне целоваться.

– Да, бабуль, – грустно констатировал внук, – приходим. И еще придем не раз, сама знаешь.

– Знаю, – вздохнула бабушка, – поэтому и не собираюсь пока помирать. И вот еще что. Забирайте нашу с дедом спальню наверху, а ваша комната пусть станет отдельной детской. А я спущусь вниз, мне теперь так будет проще и полегче заодно, – покривила она душой.

– Спасибо тебе, бабуль, – Вилька прижал ее к себе и снова поцеловал, – за все спасибо. А летом будем Митьку перехватывать, когда каникулы. Хорошо?

Но ни летом, ни в зимние перерывы надолго перехватывать сына из прабабушкиных рук молодым не удавалось. Начиная с четвертого курса Вилька уже начал снимать и к диплому подошел отлично подготовленным оператором. Юля шла в профессии не так резво, как муж, и к учебному финишу в активе у нее была лишь пара эпизодов на большом экране и небольшая роль в чужом дипломе.

Распределились почти одновременно: Вилен – на «Мосфильм», ассистентом оператора-постановщика, Юльку согласился принять театр Гоголя. Тут же Вилька умотал в экспедицию на съемки, в Белоруссию куда-то, а Юлька, чмокнув маленького Митьку, отправилась в Свердловск с театром на гастроли, без одной репетиции, в составе толпы второго плана.

Так длилось лет десять: Вилька снимал без роздыха, уже после первой картины получив самостоятельную постановку, и со временем вырос в крепкого мастера. Юля же, живя в режиме: днем – репетиция, вечером – спектакль, далее – гастроли или, если повезет, съемки, основное время проводила вне дома, успевая, если получится, привычно чмокнуть Митьку и не слишком охотно разделить постель с мужем, если по случайности им удавалось пересечься в Трехпрудном или в Фирсановке. Что касалось амурной составляющей личной жизни каждого, то у Вильки это случалось значительно реже, чем у Юли, потому что той нужна была роль и для достижения цели ничто не могло остановить мало кому известную артистку Стукалину. Вилену, в отличие от жены, очередной фильм предлагали и так, а экспедиционные случайности являлись просто частью процесса изготовления картины, ни больше и ни меньше.