Григорий Ряжский - Дом образцового содержания

И то и другое было чистой правдой: первое у девочки было от самого рождения, второе же проходило по разряду недавно приобретенного, не без счастливого в этом деле участия влюбленного по самый край Вильки.

– Сколько? – спокойно спросила Роза Марковна, обнаружив небольшой Юлькин живот, на что та совершенно не рассчитывала. Но, услышав вопрос и то, как он был задан, быстро, но внимательно пробив Вилькину бабушку глазами, сообразила, что так даже будет лучше, нежели начать выворачиваться, пытаться кроить и тем самым навлечь на себя гнев будущей родни на самой ранней стадии. Она потупила взор и призналась:

– Поздно, Роза Марковна, срок упустили… – и, моментально приняв неожиданное решение, добавила: – Это я виновата во всем, я одна.

Это сработало, и Мирскую слегка отпустило.

«Нет, – подумала она и улыбнулась про себя, – в этом доме мне соскучиться не дадут никогда», – а на словах сказала:

– Живот животом, дорогие мои, но зато у меня для вас приготовлен «наполеон». – Она обернулась к Юле: – Деточка, ты когда-нибудь пробовала «наполеон»?

– У нас в Чите такое не готовят, – ответила девушка, – зато у нас свой мед. У бабушки.

– Вот и отлично, – улыбнулась Роза Марковна, чувствуя, что на этот раз улыбка ее вышла вымученной. – Ваш читинский мед против многослойного московского пирога, – она сверкнула глазами и теперь ей это уже удалось без скидки на очередную семейную неприятность. – Пошли!

Кроме четырнадцатислойного «наполеона», многолетне выделываемого Мирской согласно фамильному рецепту Дворкиных, конечно же присутствовало на чайном столе и все остальное рукодельное сладкое: все, как всегда, включая вкуснейшие уши имана, медовый лакэх и убойный хоменташен, как во все времена. И снова все на тарелочках, узкие затейливые вилки с вензелечками, салфеточки, скатерть опять же: накрахмаленный низ, а по краю кружево пущено, завихренное, острое на ощупь, твердое на уголок.

Сладкое означало для второкурсницы Юлии Стукалиной устройство будущей жизни в надежной паре с будущим оператором «Мосфильма» или, на крайний случай, студии имени Горького, внуком известного в прошлом академика, столпа отечественной архитектуры. Кроме того, сладкое означало собственный переход в материнство под покров заботливой родни – нерусской, но зато доброжелательной. Незначительно, правда, идиллическую картину предстоящей гармонии портила некоторая избыточная интеллигентность во внешности и манерах Вилена Мирского, но зато было где жить.

В тот раз, уходя, на прощанье быстрым сумчатым глазом окинула двухэтажные хоромы академиков и беззвучно присвистнула:

– Да-а-а-а…

Митька родился в летние каникулы между вторым и третьим курсом. Рожать Юльку увезли прямо из Фирсановки, где она в ожидании родов жила, нагуливая будущему сыну здоровье. То, что будет мальчик, знали давно – УЗИ уверенно указало на внятное мужское отличие.

– Вот и хорошо, что пипиську обнаружили, – обрадовалась прогнозу Роза Марковна. – Как минимум еще одно для Мирских поколение. Сема очень был бы рад.

А до этого была свадьба, как у людей. На этом настояла читинская родня, откомандировавшая на событие двенадцать наиближайших к невесте родственников. О том, где они в большом городе будут размещаться, прибывшие не имели ни малейшего представления. Уверены были, мужняя родня позаботится, раз имтакая удача выпала с Юлькой ихней, с красавицей. Однако выяснилось такое их намерение, лишь когда все они прямо с вокзала явились в Дом в Трехпрудный, все двенадцать, как утомленные железным путем апостолы. Думали, раз Юлька будет теперь жить по адресу, так они по тому же адресу и распакуются и лягут, как получится. А как иначе? Родня…

Христом, само собой, назначила себя Роза Марковна, ставшая на место центрового в получившейся неожиданности. Отца, мать и тетку невесты решено было оставить у Мирских: тестя с тещей – наверху, в Семиной отгородке, а тетку, самую после родителей к невесте ближнюю, – в каморке при кухне. Насчет остальных перепуганный таким размахом на родственность Борис Семеныч, сумевший все же в последний момент взять себя в руки, договорился у себя в ректорате, и девятерых оставшихся непристроенными стукалинских апостолов временно разместили в институтской общаге на Орджоникидзе. Туда же всех на казенном «рафике» за два рейса и перевезли, включая подарочные и продуктовые баулы.

А пока, сломя голову, Мирские решали жизненно важные проблемы читинской родни, сами посланники были заняты исследованием двухэтажного пространства будущих Юлькиных хором, подбирая молодым подходящую спаленку для медовой ночи.