Антония Байетт - Призраки и художники [сборник]

Повсюду, тут и там, какая-то мебель, какие-то странные предметы и существа. Большая кочка или, может, гигантский пуф, одетый несколькими слоями как бы юбок, алых, оранжевых, травянисто-зеленых и изумрудных: ослепительное, но эффектное сочетание цветов. Если раздвинуть слои ткани, то там обнаружатся двадцать или тридцать маленьких вязаных розовых грудей, расположенных вкруг, выше — еще один круг из крошечных атласных грудей шоколадного цвета: этакая Диана Эфесская, только без рук и лица, усевшаяся на корточки. А вот длинное существо вроде диванного валика — оно может быть тощей женщиной, или ящерицей, или неведомым исчадием моря. Существо в основном вязаное, из шерсти глубоких коричневых и зеленых тонов, у него фестончатые листья и побеги, "конечности" наподобие подводных трав, или, может быть, это щупальца: их больше четырех, если обойти вокруг и посчитать. С некоторого расстояния пол чертога выглядит приятно, кажется литоралью, усеянной морскими блюдечками и анемонами. При ближайшем же рассмотрении становится ясно, что одет он скорее подобием брони, на которой — вывязанные крючком — фиалковые и шафрановые шишечки, а из них торчат пучки алых нитей, из иных — стелющиеся лоскутки вышивального шелка цвета крови.

В самом же центре располагается причудливая композиция — дракон и прикованная цепями дама. Святой Георгий и царица Савская? Персей и Андромеда? У дракона кубическое синее туловище и длинная гофрированная шея; гребень, напоминающий формой грозные пластины на спине стегозавра, — из обметанных по краю изящных бледно-зеленых шелковых лоскутов. Странный это дракон: возлежит среди собственных колец, и к тому же, судя по всему, он родственник многоножки: у него сотни черных блестящих гибких щупальцеобразных ног, алых с испода, кое-где торчит металлическая проволока. Дракон хоть и вязаный, но весьма крепкого вида; его квадратная челюсть с шерстяной бородой и какими-то непонятными зубами чуть вздернута вверх, у рта — клочья многоцветной пушистой пены, хлопковой пряжи-слюны, вперемежку с блеклыми клочьями волос в сломанных шпильках. Глаза дракона — пустые синие кружки́ с махровыми ресницами. Это дракон-пылесос: тяжелый, задыхающийся.

У дамы естественный телесный цвет, но само тело выкручено, выгнуто и переломано: она распластана на валуне, длинные руки и ноги из розового нейлона скованы цепями из перевитых и завязанных узлами лифчиков, пестрых ночных рубашек, пижам и зловеще растянутых колгот. В этом образе есть что-то от кубистов и одновременно все от той же Дианы Эфесской; груди, изготовленные из стопок изношенных подплечников, идут в два ряда — две, а над ними еще три; на лобке вместо волос — старый сморщенный чепец из ангоры. Голову изображают круглые пяльцы с натянутым полотном, по которому пти-пуаном вышито лицо: законченное лишь наполовину, оно напоминает меловой набросок лица Венеры Боттичелли: несколько светлых локонов, не заполненные пока еще глазницы с черными остроконечными стежками ресничек.

На первый взгляд кажется, что тут нет мужских фигур, но потом вы все-таки замечаете — вот они, крошечные, в расщелинах скалы: пластмассовый рыцарь на лошади — когда-то он был серебряным, теперь грязно-зеленый; игрушечный солдат со сломанным мечом и в помятом шлеме, — очевидно, что оба, и не однажды, побывали в барабане стиральной машины…

В окне работник галереи развешивает буквы — золотые с ярко-шоколадной тенью, — их крепят малиновыми прищепками на какой-то высокотехнологичной бельевой веревке. Надпись гласит:

Под буквами появляется фотография. Дебби выходит посмотреть: на фото миссис Браун в какой-то дикарской короне из переплетенных шарфов, всегдашнее будто вытесанное лицо, но с новой ноткой довольного собой лукавства, притаившегося в уголках рта и в глазах. Цвет кожи на фото вышел темнее, чем "в действительности", черты скульптурны: некий гибрид Моны Лизы и бронзовой маски из Бенина.

Насколько известно Дебби, в эту самую минуту миссис Браун пылесосит ее лестницу. Дебби в ступоре. Мысли в голове путаются. Она искренне восхищена: миссис Браун — Сава Браун — предстала в неожиданном великолепии, словно сама царица Савы, царица Савская! И тут же ей — странное дело — вспоминается бал для художников в Челси, куда она ходила в коктейльном платье из натурального шелка, а теперь из этого шелка сделаны гребень и чешуя дракона. Еще Дебби думает — голова сразу начинает кружиться, до того не готова Дебби к этим событиям: миссис Браун теперь, как пить дать, от них уйдет! Почему же миссис Браун ничего ей не сказала? Хотела удивить? Или, пуще того, огорошить? Или, может быть, миссис Браун, старая добрая миссис Браун молчала из милосердия — ведь она понимает, что Дебби не справится без нее, и не знает, как сообщить эту неприятную новость? Или она просто — очень вероятно, она ведь такая — скрытничает и осторожничает? Дебби вдруг пронзает мысль о Робине, как он сидит и хохлится в своей мансарде, и как трогательно объяснял он миссис Браун про цвета своих "фетишей", и как он шумно негодовал — теперь-то уж не на что будет негодовать — на ее набеги в студию. Дебби хочет оберечь Робина, но ни секунды не винит миссис Браун в том, будто она "украла" у Робина выставку. И вдруг с унижением и страхом чувствует, что сам Робин может подумать именно так.