Вадим Шарапов: На всех фронтах

– Ваш чай, господин главнокомандующий, – юный лейтенант с едва пробивающимися на губе усами, щелкнул каблуками и вытянулся, демонстрируя училищную выправку. – Как просили, с лимоном и двумя кусочками сахара.

– Без чинов, сынок, – маршал добродушно принял стакан в серебряном подстаканнике. Он поднялся из кресла, чувствуя легкое и послушное тело. Все разговоры смолкли, все глаза ловили каждое его движение.

– Вот что, господа, – главнокомандующий звякнул ложечкой в стакане, – у нас очень мало времени. Давайте работать. Как будто нам черти на пятки наступают.

– Сколько можно здесь торчать? – жена старшего внука поморщилась и выплеснула чай за окно. – Когда это все закончится? Надоело уже. Сидим тут как в мышеловке!

Столовая взорвалась перепалкой. Все спешили высказать свои обвинения, их голоса резали воздух – и надо всем этим ржавой пилой визжала жена старшего внука.

Профессор поморщился и прикрыл дверь в комнату умирающего.

– Слыхали, коллега? – спросил он у второго врача, усталого человека с серым от недосыпа лицом.

– Еще бы, – мрачно отозвался тот, судорожно сдерживая зевоту и шипя от этого сквозь зубы, – собрались добрые родственники, устроили войну.

– Да, что-то в этом сравнении есть, – профессор усмехнулся, набивая трубку табаком и тщательно уминая его большим пальцем с коричневым ногтем. – Действительно, война! Вот сейчас эта… ведет в наступление свои танки.

– Скорее уж, авиацию, – хохотнул второй врач, – ковровые бомбардировки обеспечены!

– Но и на старуху бывает проруха, – прислушался профессор, – младший внук со своей женушкой тоже не промах. Спит и видит себя хозяином этого особняка со всей обстановкой… А за ее спиной еще и младшее поколение, у которого молодые и крепкие челюсти. Вцепятся так, что за уши не оттащить.

– Интересно, его хоть кто-нибудь любил? – задумчиво спросил врач, поглядев на занавеску, из-за которой слышалось металлическое шипение искусственного легкого.

– Говорят, его солдаты, но из них уже никого не осталось, конечно. Прожить так много лет, удивительно, просто необычайно много…

Тоненько задребезжал тревожный звонок. Сунув трубку в карман халата, профессор быстрыми шагами направился к аппаратуре.

– Опять приступ!

Приступ на западном направлении был отбит мастерски, противнику так и не удалось замкнуть окружение вокруг двух армий.

Маршал вытер пот со лба, щелкнул пальцами. Кто-то подскочил, вложил в них уже дымящуюся сигарету. Главнокомандующий закурил – с наслаждением, чувствуя, как дым легко обволакивает легкие, не вызывая колючей боли и приступов кашля. Как в молодости, высадив сигарету в четыре длинные затяжки, он ткнул скрюченный окурок в пепельницу и снова уткнулся в карту.

– Данные по фронтам? – приказал коротко. Через секунду прозвучал четкий доклад. Хмыкнув, маршал двинул танковые дивизии на юг, переставив на карте маленький танк. Он кидал резервы в бой, жег мосты, маневрировал – вот уже сутки. Он рассыпал минные поля, выжигал сотни километров земли, рвал мосты и рокады. Где-то там, вне его взгляда, живые армии отчаянными ударами разрывали окружение, не давали врагу закончить наступление, изматывали, висели как бульдоги, намертво сжав зубы. Где-то там тысячи людей умирали, и горела техника, и над полем боя висел жирный, липкий, приторный дым, заставляя людей выхаркивать легкие и биться в мучительном кашле.

Здесь, в штабе, гудели вентиляторы и воздух всегда был свежим, а чай – горячим.

Но на исходе первых суток враг нанес удар, и танковый клин прорвал оборону, поглотив два города. Резервов здесь не было, и маршал побледнел. Пустой стакан задребезжал, покатившись по полу, и он увидел, как один из штабистов осел в кресле и через секунду исчез. Просто исчез, растворившись в воздухе, а за ним и второй – офицер связи.

"Никакой боли, маршал", – сержант не солгал. Его солдаты, так же как и части его собственного тела, умирали один за другим, но он ничего не чувствовал, никаких неудобств и лишений.

– Нет, черт побери, неудобства у тебя будут! – буркнул он себе под нос. Теперь поток информации станет скуднее, а обработка ее усложнится.

Но в штабе еще оставались люди.

Профессор стоял в столовой и курил трубку, глядя на столпившихся у стола родственников.

– Нет, – спокойно повторил он, – отключить аппаратуру? Исключено. Будучи в сознании, мой пациент приказал этого не делать. Он хотел бороться до конца.