Александр Рекемчук - КАВАЛЕРЫ МЕНЯЮТ ДАМ

Обычно я смотрел фильмы тут же, в Марьиной Роще: в клубе завода «Станколит» или в клубе завода вторичных сплавов, затерявшихся в этих окраинных дебрях, во всех этих Полковых, Стрелецких, Ямских улочках и переулках.

Дело было не только в том, что здесь, в заводских клубах билеты стоили дешевле, но, главным образом, в том, что на экранах Марьиной Рощи тебя всегда ждал сюрприз.

На афишах окрест этих клубов не указывалось название картин, которые шли в этот день, а было просто написано: «Заграничный фильм».

Все понимали, что это означает трофейный фильм, из тех, что взяты добычей в поверженных городах — в Вене, Праге, Будапеште, в самом Берлине. Тут были не только немецкие ленты, но и самые что ни на есть забойные боевики, снятые в Италии, во Франции и даже за океаном, в Голливуде. Стыренные, переснятые на контратип, без имен актеров, без фамилий режиссеров, вообще без опознавательных знаков.

Купив билет за три рубля, ты как бы делал ставку в игре: тебе могли показать «Тарзана в джунглях», которого ты уже смотрел раз двадцать, либо «Индийскую гробницу», которую ты в гробу видал, либо «Не покидай меня» с толстобрюхим Джильи, покоряющим всех красавиц мира слащавым бельканто.

Но в этой же игре могла выпасть и удача. Под агитпроповским титром «Судьба солдата в Америке» вдруг оказывался фильм Уайлера «Лучшие годы нашей жизни», несказанно взволновавший меня, но лишь годы спустя я узнаю об этой подмене. В ленте «Всё о Еве», в тени матерой экранной львицы Бетт Дэвис вдруг засветится молоденькая дебютантка Мерилин Монро. Фильм ужасов, какой-нибудь «Газовый свет», заставит содрогнуться, испытать леденящий страх, от которого душа ускользнет в пятки, — а не тот привычный, обыденный, занудный страх, который был для всех нас естественной средой обитания.

Однако на сей раз афишка на столбе извещала о том, что показывать будут — без подлога, без воровства — новый итальянский фильм «Рим, 11 часов».

На этом дневном сеансе в обшарпанном клубном зале была горстка пацанов, сбежавших с уроков, тихая парочка влюбленных, которым было негде больше целоваться, да еще несколько хмурых, с похмелюги, нахохленных бродяг вроде меня.

И еще сидела на цоколе железной ограды девчоночка в дешевом пальтишке, в шарфике, повязанном вокруг головы, белобрысая, белобровая, робкая: ботиночки не врозь, а слитно, ступня к ступне.

Она подремывала, и в дреме слегка покачивалась, вздрагивала, будто ехала в вагоне электрички, будто бы из Мытищ или из Царицына, — но нет, не оттуда, потому что на коленях у нее лежала газета ненашенской броской печати, и там было обведенное карандашом объявление: «Нужна начинающая машинистка со скромными требованиями. Явиться к 11 часам по адресу: Ларго Чирчензе,37».

Я точно знал, что улицы с таким названием нету у нас, в Марьиной Роще, иначе бы подумал, что это она и есть на экране — Марьина Роща, так похоже.

Одна за другой подходили к дому на Ларго Чирчензе женщины, сверяясь по бумажке с адресом. Белокурые и темноволосые, веселые и понурые, красивые и дурнушки, совсем юные и уже совсем немолодые — кушать-то всем охота...

Некоторые пришли с ребятишками, которых, видно, не на кого было оставить.

А некоторых сопровождали мужья, кавалеры, просто резвые хлопцы, увязавшиеся попутно: парень в рабочем комбинезоне, зазевавшийся рассыльный, молодой художник с этюдником, матрос с вещевым мешком на плече...

Девушки жались к запертой калитке, присматриваясь друг к дружке, пока еще не ощущая себя соперницами, перебрасываясь короткими фразами:

— Сколько имеется мест?

— Одно.

— А сколько здесь платят в месяц?

— Никто не знает.

— Ты бы лучше сняла обручальное кольцо. Если увидят, что замужем, не возьмут...

Я знал уже имена некоторых из них: вон та, что явилась раньше всех, белобрысая мымра в ботиночках, прижатых ступня к ступне, — ее зовут Джанна. А другая — очень красивая, с темными космочками волос, наползающих на нежные щеки, с темными глазами, полными печали, спелыми губами — ее звали Симоной. Что же ты так грустна, Симона, какие могут быть печали у такой красавицы?..

Мне показалось даже, что я давно знаю эту темноглазую девушку. Откуда бы мне ее знать, если я ни разу в жизни не был в Риме?..

Ах, вот оно что: эта Симона была очень похожа на мою Луизу — та же масть, те же губы, те же печальные глаза.

Странное дело, меня всегда тянуло к русоголовым девочкам, к блондинкам, вроде Джанны, что пришла сюда первой, — я знал, что именно там, в этих червонных сердечках — моя удача, мой покой, мое счастье.