Александр Рекемчук: КАВАЛЕРЫ МЕНЯЮТ ДАМ

Но природа взаимосвязей стала очевидной, когда в июле 1964 года я вдруг был назначен главным редактором «Мосфильма».

Когда я впервые вошел в сановный кабинет, на письменном столе лежала записка именитого предшественника: «Саша, сценарный портфель пуст. Желаю успеха. Лев Шейнин».

А первым фильмом, который меня позвали смотреть, был «Председатель».

Эта лента держала в напряжении всю киностудию.

Да что там студия! Лихорадило всю верхушку страны вплоть до ЦК, вплоть до самого Хрущева...

Этот фильм только что снял молодой режиссер Алексей Салтыков по сценарию Юрия Нагибина, а сценарий был написан по его же, Нагибина, повести «Страницы жизни Трубникова».

Пересказывать сюжетную канву повести — неблагодарное занятие. Однако о прототипе Трубникова сказать необходимо: им был реальный человек, Кирилл Прокофьевич Орловский, председатель колхоза «Рассвет» в Белоруссии. Его предшествующая биография феноменальна: подпольщик и партизан в годы Гражданской войны; чекист; строитель канала Москва — Волга; участник войны в Испании, подрывник, со слов которого Хемингуэй описал подвиги Роберта Джордана в романе «По ком звонит колокол»; командир партизанского отряда в годы Великой Отечественной...

Нагибин и Салтыков оставили историкам романтическую молодость героя, отдав предпочтение более позднему периоду жизни Трубникова: тому, как человек, потерявший на фронте руку, был избран председателем колхоза — не то, чтоб отстающего, но разорившегося вконец. Как он ценою неимоверных усилий и воли, опершись на поддержку поверивших в него людей, бесстрашно воюя с чиновниками, поднял из руин колхоз...

На этих строках всякий нормальный читатель обычно захлопывает книгу.

На подобных кадрах в кинотеатре, как правило, начинается стук откидных сидений — зрители бегут к выходу.

Даже в дисциплинированную советскую эпоху такие книги раздраженно закрывали, а зрители покидали зал, сожалея об истраченном на билет полтиннике.

Но когда на экранах шел «Председатель», когда герой, которого играл Михаил Ульянов, хватал своей единственной рукой пастуший бич и, хлеща им о землю, поднимал на ноги обессилевших коров и гнал их вон из хлева, на проклюнувшуюся по весне молодую травку; когда он, не зная, как заставить людей выйти на работу в поле, ощеривал рот — и тучи воронья испуганно срывались с деревьев, заглушая карканьем непечатный текст монолога; когда он, плача, смотрел на лес поднятых рук в зале колхозного собрания, где все голосовали за него...

Пусть верит или не верит сегодняшний читатель и зритель, но в рабочих просмотровых залах «Мосфильма», где никого ничем не удивишь и не проймешь, люди не отрывали взглядов от экрана, не смели проронить слово, едва сдерживали учащенное дыхание и, все-таки, вдруг срывались в слезы.

Это был прорыв в другой уровень правды, в другой уровень искусства.

Достоинства фильма признавали все. Но он пугал своей правдой даже тех, кто признавал достоинства.

Выход картины на экраны был, мягко говоря, под вопросом. Его могли искорежить директивными поправками до неузнаваемости. Могли и отправить на пресловутую полку.

Но с этими крайними решениями, слава богу, никто не спешил.

Автор сценария Юрий Маркович Нагибин в те дни на «Мосфильме» не появлялся. Он был подавлен злоключениями с фильмом, да и другие, сугубо личные проблемы, вынуждали его сидеть безвылазно на даче, в Красной Пахре, подобно раненному зверю в берлоге.

Режиссер Алексей Салтыков метался по Москве, по министерствам и комитетам, по редакциям газет, выуживая слухи.

Было известно, что копию «Председателя» отправили в Пицунду, где проводил свой отпуск Хрущев.

И, честно говоря, именно это обстоятельство более всего тревожило меня: ведь я уже знал из собственного опыта, что случается в дни курортных отдохновений Никиты Сергеевича.

Знали на «Мосфильме» и о том, что в отсутствие Хрущева члены Президиума и секретари ЦК — Суслов, Брежнев, Косыгин, Козлов, Шелепин, — не раз съезжались на Воробьевку, в просмотровый зал Дома приемов, смотрели двухсерийную ленту «Председатель» и, молча, разъезжались. Никто не осмеливался брать на себя решение, никто не хотел рисковать головой. Все панически боялись крутого в словах и действиях, взбалмошного, непредсказуемого, брутально некультурного вождя.

Кроме того, преждевременная схватка мнений по частному поводу могла обнажить иные, более решительные планы кремлевской верхушки...