Андрей Волос - Алфавита. Книга соответствий

И в кастрюле с фалангой проявляет себя совсем не воинственно. Сидит себе. Даже головой не особенно крутит. Что ею крутить? — кастрюля белая, чистая, пустая, ничего в ней нет — кроме отчетливо видимой рыжей фаланги на другом конце ринга.

А фаланга, надо сказать, ведет себя совсем не так, как только что при встрече со скорпионом.

Куда делась ее расхлябанная тупая сила? Нет, вся она вдруг как-то подбирается, концентрируется, сжимается в кулак. И вовсе не прет без раздумий вперед, а начинает с приглядкой перетаптываться — то вперед на сантиметр, то назад. То приставным шагом на сантиметр влево. То опять же приставным — на пару сантиметров вправо.

Видно, что ее томят какие-то сомнения, и, возможно, если бы мозгу у нее было чуть больше, то она, поразмыслив, вовсе бы оставила свои зверские намерения, а, как-нибудь извернувшись, маханула бы через край кастрюли — да и поминай как звали.

Но мозгу ей не хватает даже на совсем простые решения, что будет показано ниже.

А инстинкт не дает покою и толкает вперед.

И в конце концов она, тщательно примерившись, кидается на врага.

Точнее, на жертву. Которую она рассматривает, надо полагать, просто как безусловное явление пищи.

В этот самый что ни на есть критический момент происходит нечто такое, что ни разу не удавалось мне как следует рассмотреть. Так действует затвор фотоаппарата при выдержке 1 1000. Просто щелчок! — никому, кроме очень узких специалистов, в точности неизвестно, что случилось во время этого щелчка, — а на пленке уже все запечатлено!

Просто щелчок! — и остается неясным, как это вышло, но богомол стоит, зажав передними лапами две половины разорванной пополам фаланги, и явно собирается приступить к завтраку…

Я построил небольшой террариум из нескольких пластин оргстекла и реек. Насыпал песку, камушки положил, стебли травы, ветки. И жили в нем одна за другой две фаланги.

Первую убили кузнечики. Она пожирала их в немыслимых количествах. В природе-то пища попадается редко, да еще порхает и прыгает совершенно произвольным образом — погоняйся-ка!.. А в неволе каждые пять минут кто-нибудь сует угощение, чтобы посмотреть, как ловко фаланга с ним расправляется. И бедное животное ест, ест, ест — буквально до смерти. Довольно скорой. Даже кличку я первой фаланге не успел придумать…

Вторую звали Эммой. Эмму я кормил два раза в неделю. Твердый рацион самым благоприятным образом сказывался на ее самочувствии — Эмма отчаянно резвилась и прыгала. Когда похолодало и поимка кузнечика или мухи превратилась в неразрешимую проблему, она с удовольствием переключилась на кусочки сырого мяса.

Увы! — должно быть, террариум был слишком тесен. Сигая по нему из угла в угол, она в конце концов каким-то образом вывернула себе лапу. И это сгубило бедную Эмму, потому что насекомых не лечат.

В нашей семье было так.

Когда дедушка умер, бабушка нашла в его столе неизвестную ей сберегательную книжку с довольно крупной по тем временам суммой — сто девяносто рублей.

В книжке лежал листок бумаги, на котором каллиграфическим дедовским почерком было написано: «Таня! Не волнуйся, это честные деньги — тебе и детям».

Приходные записи показывали, что счет пополнялся много лет, но очень мелкими суммами — не больше двух рублей в месяц.

Дед вообще любил всякие заначки. И говаривал очень хмуро, когда, например, мама просила у него тридцатку в долг на покупку туфель: «У ваших денег глаз нет!..»

Бабушка долго рыдала над этой книжкой, изводя детей нелепыми просьбами отнести ее, бабушку, на кладбище и зарыть в ту же могилу, где лежит ее золотой муж.

А в семье моей будущей жены дела обстояли несколько иначе.

У ее отца, человека довольно обеспеченного, было несколько сберкнижек. Но все деньги с них он завещал своей сестре, а вовсе не жене и не детям, и когда умер, вдова с ней, с сестрой, судилась.

Я-то ничего этого не знал. Откуда мне это было знать? Я об этом потом узнал, много позже.

Что же касается сберкнижки, то у нас была своя собственная история.

Отец как-то раз вручил мне пятьдесят рублей и наказал положить их на книжку.

Я удивился — зачем? Денег вечно не хватало на самые насущные вещи, и никакие «хельги» (см.) не могли этого положения исправить. Поэтому я не понимал смысла хранения денег в сберкассе. Но его логика тоже была простой и понятной: так разлетится по мелочам, а на книжке будут лежать до последнего. Вот когда уж совсем край, тогда и снимешь.