Андрей Донцов - Комплекс Ромео

– Ебаться надо много – это дело хорошее. Но и для любви места в штанах своих оставьте. Если в башке нет, хоть в штанах…

– А в сердце… в сердце? – вопрошал Колясик.

– А в сердце, Коля, оно всегда есть. Только ни хуя мы его не слышим. Сейчас ведь какая музыка в моде?

– Какая?

– Громкая…

– Дык, что ж их теперь – не трахать?

– Трахать можно – забывать нельзя, – как же у меня болела голова. – Помнишь, как Сент—Экзюпери говорил: Коля, говорил Сент—Экзюпери: мы в ответе за тех, кого трахаем.

Опять самолет Москва—Бангкок. Точнее, какая—то пересадка и вырывающее жилы ожидание самолета.

– Николай, отстаньте, пожалуйста, мне так плохо сейчас. Так плохо, как уже недели две не было. И забудьте, пожалуйста, все, что я нес в самолете.

Квадратная голова, сон в самолете пьяным – пытка, которую суждено пройти не всем. Но и не избежать ее многим.

– Нет, погоди. Вот ты человек с нестандартным мышлением (по—горбачевски на «мы» ударение – видимо, раз мЫшление – значит, думать надо вместе, в моей голове нет ничего).

– Я вообще, Николай, сейчас без мышления. А слово «нестандартный» – оно длинное и противное. Идите вон к Денисову с такими словами.

– Нет, с нестандартным. Я же, блядь, вижу… Совет ты можешь дать или нет по важному вопросу, проповедник хуев?

– По ебле опять…

– По работе. Я тебе не сказал, я в департаменте по культуре и туризму в мэрии работаю. Меня в отпуск еле отпустили.

– Душещипательная история…

– Не пизди, слушай. – У Колясика началось тяжелое дыхание Иржичеха, с хватаниями за локоть и нарушениями интимной персонифицированной зоны путем заглядывания в глаза с близкого расстояния.

Я понял, что мне не уйти. Я всю жизнь не умел уходить от всех этих пацанских разговоров с заглядыванием в глаза и обязательными объятиями в конце – так и знакомился в итоге черт знает с кем половину своей жизни.

– Меня так оттрахали у мэра на ковре. Так оттрахали, Саша. И сам он приложился, что обиднее всего. Понимаешь, по полной программе приложился. Не пойдешь, говорит, в отпуск или оставайся там в своем Таиблянде навсегда. Все из—за этого комитета ебучего у мэра две недели назад. У меня до сих пор после всего этого не стоит.

– У Лужкова, что ли?

– Да не… Я ж не из Москвы.

Странно, что не из Москвы. Типичных московских черт в нем было предостаточно. Среднестатистический москвич напоминал мне переполненного жизненным пафосом тракториста, только что оприходовавшего в полях одну доярку и с неподдельным энтузиазмом спешащего к другой. Бежит по полям русским, а вокруг почему—то Кремлевские звезды, мосты, трасса оживленная… А типичный питерец был его худосочным старшим братом, который стянул, пока младший трахался, у него трояк из заднего кармана и уже, падла, кирнул. И с недетской сосредоточенностью не показывает вида, что выпил, крепится.

Колясик был типичный среднестатистический москвич, он был преисполнен жизненной энергией вечно крутящихся в голове сперматозоидов. А то, что у него жирная хохлятская рожа со вторым подбородком, так это неважно, – думал я, пытаясь параллельно понять, о чем мне рассказывает Колясик и долго ли еще ждать до обязатель—ного обмена рукопожатиями с элементами фронтовых объятий.

Постепенно я извлек некую тупиковую картину из речевого потока Колясика, обрушенного на мою бедную голову («славянская гордость и прочая хуетень», «презентация всей соли земли нашей русской» и т. д. и т. п.).

Мама Колясика вслед за прорвавшимся в губернаторы края земляком делала весьма успешную политическую карьеру, и подрабатывавший ди—джеем в сельском ДК парень был обречен на теплое место в администрации.

Пока он авторитетно крутил диски с «Ласковым маем» и группой «Мираж» для сельскохозяйственного потенциала России и учился в Политехническом институте, мощная креативная составляющая его будущей карьеры еще только закладывалась, чтобы потом дать свои судьбоносные плоды.

Из какого он города – я так и не расслышал, но понял, что грядет нешуточный юбилей. Коля Ягодкин возглавлял в мэрии направление туризма и культуры и отвечал за концепцию праздника.

Несмотря на громадный бюджет, обращаться за идеями в московские агентства губернатор счел за преждевременный позор. Ведь юбилей – дело патриотичное, и нужно быть патриотичным во всем. Сбор креативов шел три месяца, и были они один другого тупее. Предлагали использовать, например, древнерусский символ – ладью. Построить ее за немыслимые деньги, посадить детишек да и пустить вниз по Волге.