Николай Спицын - Искры в камине

– А… ничего.

– Что хоть за друзья-то? Я их когда-нибудь видела?

– Да там… Из Дворца пионеров ребята. То есть они уже не пионеры, конечно. Нормальные… Вряд ли ты их видела.

– И где же вы собираетесь отдохнуть от взрослых? По какому адресу? Или что, явка засекречена? Ну чего молчишь?

– Там, в одном месте… Я и сам еще толком не знаю.

– Узнаешь – скажешь. И еще одно условие: обещай, что вина там пить не будешь.

– Конечно, не буду! Да там и не будет ничего, кроме шампанского!

– Я тебе еще раз повторяю: ни-ка-ко-го вина!

– Ну, мамочка; ну что ты! Шампанское… Его же и дети пьют, это же все равно что ситро!

– Не видала я что-то таких детей… И ты мне зубы не заговаривай! Обещаешь или нет?

Вот вы скажете: подумаешь, важность какая! Ну пообещай, небось язык не отсохнет. А сделать можно все по-своему.

Ан нет! У нас такие странные отношения сложились, если уж пообещали что-то один другому, то выполняем обязательно, и мама, и я… Отец тоже старается поменьше обещаний давать.

Это еще с той поры, как я лежал в больнице. Я имею в виду, когда первый заход у меня был. Мы тогда заключили соглашение: я принимаю без капризов лекарства, какими бы противными они ни были, и подставляю под уколы любое место, какое прикажут, а мама приезжает ко мне каждый день. Так мне там страшно показалось сперва оставаться одному.

Теперь-то я понимаю, что вел себя как ужасный эгоист. Больница находилась за городом, в сосновом бору, автобусы туда ходят редко, а в то время еще хуже с этим было… А ведь она и работу не бросала.

Но я тоже держался героически и тогда, и потом, во всяких санаториях и лечебницах, даже там, где она не могла проверить, пустобрех я или человек слова. Потому что я с детства не могу обманывать тех, кто мне верит. И мама это знает.

Пришлось пообещать ей, что и шампанского – ни капли. Ни-ни! Да не очень-то мне его и хотелось. Только ведь неудобно, если что… Ведь начнут вопросы задавать…

Ну да ладно, совру, что у меня язва желудка.

– И еще один уговор, – обрадовала меня мама, уже выходя из кухни. – Завтра выколотишь все ковры и половики… И все, все! Закрой рот обратно! Не надо благодарить! Сама была молодая, и совсем недавно. Так что способна понять порывы юной души. Доброй ночи!

Спать совсем не хотелось. Впереди было воскресенье, можно валяться в постели до самой «Утренней почты», если пожелаешь… А эту вот ночную пору я очень люблю. Когда тишина наступает, все замолкает, утихает… Слышно даже, как снег шуршит, скользя по стеклу.

Осенью тоже бывает хорошо, если дождь идет и отопление уже включено – тогда совсем замечательно.

Иногда я могу торчать на кухне всю ночь напролет. Просто сидеть и размышлять о всякой всячине, какая только приходит в голову. И никогда не бывает скучно.

Главное, это время полностью принадлежит мне, одному мне. Я могу его прожить так, как пожелаю, как самому хочется.

Что может быть для человека дороже свободы?

Вот лишь в такие ночи, с субботы на воскресенье, я и чувствую себя свободным. В такую ночь я могу свободно выбирать: захочу – спать лягу, захочу – музыку послушаю, почитаю или чаю попью… Еще фотографии печатать хорошо, никто не мешает, не толкается, не дышит в ухо… Ну и все, пожалуй.

Конечно, я выбираю из немногих вещей, но выбор-то делаю свободно! А свобода, по-моему, это и есть возможность свободного выбора.

Магнитофон у меня нормальный и записи приличные, но в большинстве своем такие, что в одиночку их слушать как-то неинтересно. В ночь на воскресенье я выбираю другую музыку.

У нас есть такой старинный проигрыватель, переносной, в виде чемоданчика. Ему лет сто уже, такие выпускали еще при царе Горохе. Вот его я и беру с собой на кухню, подключаю наушники и кайфую, никому не мешая.

Проигрыватель покупал отец на заре его туманной юности, когда был студентом и жил в общежитии. Магомаева на нем крутил. Наушники – это мамин подарок. Ну а пластинки – это моя находка. И могу точно сказать, что мало у кого еще есть такие диски. Даже у Вовика Житько вряд ли… Разве только у Завьяловой… Но больше ни у кого! Голову даю на отрез. И платил я за них по двадцать, тридцать, пятьдесят… нет, нет, что вы, не рублей, конечно, копеек. Захожу однажды в комиссионный, смотрю – новенькие, ни разу не ставленные «гиганты» долгоиграющие, а отдают их почти даром. Классическая музыка, уцененная…

Сейчас уже забыл, какую первую пластинку я купил, просто из любопытства. Тем более вижу – недорого, можно сказать, всего ничего. Но помню, как сначала она мне не понравилась. Вернее, не то чтобы не понравилась, а просто я не мог разобраться, что к чему. Запутался, заблудился в звуках, будто в дремучий лес попал. Хотел даже со злости выбросить этот диск, разочарован был и чувствовал так себя, точно вокруг пальца меня обвели. Кто же это был… Кажется, Вагнер… Но неважно это!