Николай Спицын - Искры в камине

Назавтра мама подняла меня ни свет ни заря, навьючила пыльными коврами и прочими тяжелыми тряпками и отправила во двор. И после я целый день чувствовал какую-то вялость, то ли от недосыпа, то ли оттого, что пыли наглотался с утра.

Вообще-то я не против того, чтобы время от времени совершать трудовые подвиги, но не знаю кому как, а мне это выбивание ковров – наказание, можно сказать, самое унизительное занятие. Во-первых, мне кажется, что это никак не мужское дело. Хотя, конечно, выматывает оно – будь здоров! Всю правую руку себе отмахал и мозоль набил на большом пальце.

Во-вторых – и это, наверное, главное, – шум приходится поднимать страшенный. Дом наш расположен буквой П, и когда стоишь посередине двора и лупишь изо всей силы – как велено! – по ковру, эхо раздается, как, должно быть, в горном ущелье. Даже удивительно, как с крыш не начинают сползать снежные лавины, не осыпается штукатурка с карнизов. И после пяти минут работы начинает казаться, что на тебя глазеют из каждого окна: кто это там такой трудолюбивый? Летом еще ничего, тополя спасают. А зимой, когда деревья голые, наш двор простреливается взглядами вдоль и поперек, каждый его квадрат.

Тут еще как раз бабушки-старушки тянутся из молочного магазина. Ну идешь ты мимо – и ступай себе! Нет, поставит бидон на скамейку и начинает нахваливать: и какой вырос большой, незаметно как, и умный, и послушный, вот молодец, помощник маме! Да притом стараются горланить погромче, для того, конечно, чтобы я услышал их одобрение, вдохновился и начал трудиться еще усерднее. Называется моральное поощрение… Лучше бы проклинали, честное слово, не так стыдно было бы.

Но хуже всего – эти окна. Особенно три из них, три из нескольких сотен…

И вот колотит человек эти чертовы половики и начинает потихоньку злиться. Ну почему так бывает, ничего вроде бы зазорного нет в том, что ты делаешь, а все равно чувствуешь себя не в своей тарелке? Может, вся штука в публике? Может, и со всеми так? Конечно, кроме артистов – эти, скорее всего, обожают быть в центре внимания…

Нет, в какие-то моменты человеку, наверное, может быть безразлично или даже приятно, что на него смотрят. Например, выводит человек из гаража японский мотоцикл или, на худой конец, «Яву», «Чезет», надевает шлем, застегивает краги – смотрите на здоровье! Потом заводит мотор, фр-р-р – и нету его!

Или, скажем, раскалывает ребром ладони сразу три кирпича!

Или уж пусть играет он в настольный теннис и наказывает одного соперника за другим: следующий! следующий, кричит заведующий! следующий подстригаться!..

Но эти ковры…

Вот я специально обратил внимание: в девяти случаях из десяти, когда мужчина несет ковер или что-нибудь в этом роде, он старается ни с кем глазами не встречаться. Честное слово!

Ну может быть, в Средней Азии по-другому, не знаю, но в нашем городе я отвечаю за свои слова.

Под вечер я все же решил позвонить Валерке.

– Ты знаешь, – начал он сразу оправдываться, – я еще с ребятами не виделся. Ты звякни завтра в это же время, ага?

Похоже, ему было и впрямь неловко.

– Понимаешь, так получилось… Закрутился. То да се… Вчера не смог, хотел сегодня, а тут репетиция…

– Конечно, конечно… Вы уж там смотрите, не подкачайте в Уфе! Ладно, Валер… Ты больше не хлопочи, не надо… Не надо ничего.

– Почему это?

– Да так… Не знаю. Наверно, потому что Новый год – семейный праздник.

– А-а… Ну смотри. Дело хозяйское.

По телефону не очень-то разберешь, но мне показалось, что он вроде бы огорчился.

Ну если так…

– Видишь ли, тут все не так просто оказалось… Надо еще один вариант попробовать… Может, я и позвоню… если у меня все получится. Хорошо?

– Ладно, – сказал добрый Топтыгин. – Надумаешь – звони. Понедельник, вторник… Но в среду будет уже поздно!

– Я понимаю.

– Если б моя квартира была, тогда другое дело, а так надо все заранее…

Нет, правда, пока встречаются такие люди, как Валерка, на свете еще можно кое-как жить.

Но в понедельник мне с Бабкиной поговорить не удалось. В понедельник в нашем классе случилось то, что было продолжением. А началось все на прошлой неделе, в четверг. Верников тогда сцепился в коридоре с Горшковым. Из-за чего – тогда я не знал, а видел все хорошо. Они вполголоса о чем-то говорили, а потом Верников толкнул Горшкова в грудь. Он пошел на Горшка в открытую, «буром попер», можно сказать. Он был в себе уверен. И со стороны казалось, что Горшок струхнул. Как-то съежился, выставил руки вперед и начал пятится.