Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

Когда доставали их из реки запорожцы, то пытались опознать: чи то Пэрэпэлыця, чи Сагайдак, чи Шыло, да распознать не удавалось; разъели раки щеки козацкие, высосали глаза налимы. Так и похоронили, безымянными, на берегу Хортицы.

Большая досталась полякам добыча: сотни волов, лошадей, телег, великое множества военного припасу. О победе отписал воевода города Н. королю польскому и милитантов не забыл упомянуть, но и без его упоминания разнеслась весть о силе необычайной по всей Речи Посполитой.

Но, как написано в наших книгах: начинающий войну всегда проигрывает. Не прошло и нескольких месяцев как под стенами города оказалось новое войско запорожцев, во много раз больше первого. Весть о невиданной расправе всколыхнула всю степь, тысячи, уже успокоившихся было козаков, всполошились, точно жеребцы, при виде молодой кобылки, срочно сменив вола и плуг на коня и ружье, отправились в полки. Пришли арендаторы с правого берега Днепра, явились битые батогами холопы с левого; одним словом, собрались в буйном неустройстве своем представители той огромной массы, которой в будущем предстояло сложиться в народ и государство.

Воевода срочно отправил гонцов к королю с просьбой о помощи, но тому в тот момент было не до города Н., очередная свара сановных шляхтичей в сейме занимала его куда больше судьбы нескольких десятков тысяч подданных.

– Разбирайтесь сами, – гласил высочайший ответ из Варшавы. – Войска для подмоги у меня нет.

От бесчисленных костров запорожцев, ночью стало видно, как днем. Атаковать казаки не собирались, плотно обложив крепость, они ждали, пока голод сделает свое дело. Спустя неделю воевода отправил в стан посланца, для переговоров.

– Ничого нам нэ потрибно, – объяснил кошевой, – тилькы выдай отих гадов поганых, сэкту непотрибну. Усих, с жинкамы, с дитямы, усих. А як выдашь, зразу видийдемо вид миста.

Кошевой вытащил из-под рубахи нательный крест и клятвенно приложил его к усам. За ним этот жест повторили полковники, стоявшие позади кошевого. Участь милитантов была решена.

Старейшины сумели распознать надвигающуюся беду. Откуда придет напасть, никто не знал, но общее направление мировых линий сулило несчастье. За два дня до конца были собраны все книги и записи, поясняющие практику милитантной психодинамики – попав в чужие руки эти сведения могли стать страшным оружием. Глава общины запрятал библиотеку в надежном месте, а карту зашифровал, сложив стихотворение.

Вечером воевода вызвал старейшин на совещание.

– Что будем делать, пановэ?

– Козаков слишком много – ответили старейшины, – сразу не справиться. От такой туши придется отрезать по ломтю.

– Сколько на это понадобится времени?

– Несколько месяцев.

– Столько у нас нет, пановэ. Голод начнется через неделю. Идите и думайте, как будем спасаться.

Старейшины разошлись по домам, а спустя несколько часов, глубокой ночью, группы гайдуков ворвались с разных концов в квартал милитантов. К утру все было закончено, крепостные ворота распахнулись, и оттуда поползла длинная вереница телег. На телегах лежали вповалку связанные, раненные и убитые милитанты. Мужчины, юноши, женщины, старики, дети: вся община, как потребовал кошевой. Обоз медленно преодолел расстояние до козацких возов и замер, ожидая решения своей судьбы.

Судьба его оказалось настолько страшной, что рассказывать об этом я не могу. Козаки устроили из мучений и казней представление, прямо на виду у поляков и смотреть на него сбежалось все население крепости, от мала до велика.

В тот грубый век казни составляли чуть ли не единственное развлечение не только для черни, но и для аристократии. На стенах рядом, но, не смешиваясь, расположились благородные панночки и посудомойки, седоусые шляхтичи и босоногие пацанята. Юные девы, от вида мыши, прыгающие на лавку, и, тряся молодыми грудями, дрожащие на ней пока грозное животное не сочтет нужным удалиться, вырывали друг у друга подзорные трубы, дабы не пропустить подробностей насилия и мучений.