Андрей Волос - Аниматор

— Ой, Михалыч! — хозяин оскалил ровные зубы. Дескать, шуткуем. -

Тебя вместо штанги поднимать…

— Какой штанги?

— Да такой. Тяжел больно. Ничего не говорил тебе?

— Кто?

А Григорий уже дверью хлоп — и нет его.

Ишь ты — штанги.

Никифоров почувствовал вдруг тяжелое клокотание — как будто обжигающе горячий котел забурлил в груди. Штанги? Ты говоришь — штанги?! Ах, тля! Штанги, значит!..

Ладно.

Сорвал его Григорий с тормозов. Вроде и не сказал ничего — а вот надо же: сорвал.

Руки сами собой делали привычную работу: хорошо промятый фарш лоснился в никелированной емкости шприца, дозатор послушно наполнял размоченную кишку, готовый продукт в виде толстых колбасин ложился на противень для осадки… А котел в груди не остывал — напротив, пуще клокотал, обжигая душу.

Конечно, Зафарка вчера перед уходом сказал, что утром на два часа задержится. Да как сказал? — в стену сказал. Пробарабанил — так и так, мол, зуб болит, завтра на два часа позже выйду.

Собственно говоря, Никифоров с ним не разговаривает. Только если что по делу сказать. Да по делу-то говорить особенно нечего — и так все ясно. Не ракеты запускать.

А Григория не было. Григорий вчера с обеда куда-то смылся. По делам, наверное. У него дел хватает. Забот полон рот. А может, и так, от безделья. Ему что — он хозяин. Хочу — работаю, не хочу — ноги на стол…

Был бы Григорий — Зафарка бы Григорию доложился. Но не было

Григория. Вот он и отбарабанил Никифорову.

Конечно, сам Никифоров мог бы сейчас Григорию сказать: мол, так и так, хозяин, к зубному Зафарка намылился, чуть позже будет… Но ведь язык не поворачивается. Когда речь заходит о Зафарке, в нем все дыбом встает. Он имени этого спокойно слышать не может. Имя — и то какое-то собачье. Что за имя — Зафарка! Да он бы Шарика своего отродясь так не назвал. За что Шарику такое обращение? Не заслужил

Шарик…

И вообще он никому ничего не должен. Ни Зафарку слушать, ни Григорию

Зафаркины корявые речи передавать. Это ихнее дело. У него Григорий не спрашивал — брать Зафарку на работу или не брать. Ну и все. Сам взял — сам и разбирайся…

Котел в груди все бурлил и бурлил, и в конце концов Никифоров не выдержал — щелкнул рубильником шприца и вышел в подсобку. Тут висели халаты, топырился тюк белья из прачечной, валялся на боку мятый полотняный мешок с грязными фартуками и нарукавниками. Кроме того, стоял шаткий стол, пара стульев, шкафчик кое с какой посудишкой и холодильник «Саратов».

Кряхтя, Никифоров присел, загнул руку, пошарил в темной пыльной дыре за шкафом и достал бутылку.

Налил в стакан граммов сто. Чуток добавил. Бутылку завинтил и убрал на прежнее место.

Потом открыл холодильник и окинул взглядом его морозные недра. На двух верхних полках лежали большие разномастные свертки. Это была колбаса, а колбасы Никифоров никогда, ни при каких условиях не ел — просто в рот не брал. Внизу стояла трехлитровая магазинная банка с маринованными огурцами. Оскальзываясь толстыми пальцами, извлек один. Процедил сквозь зубы содержимое стакана, посопел, неспешно угрыз половину огурца. Присел на стул и стал просветленно дожевывать, негромко чавкая и размышляя.

Башка-то как устроена? Ты спишь — а она шурупит, работаешь — варит, огурцом закусываешь — знай свое молотит. Одно и то же: так и так, достал он меня… достал! Не продохнуть уже… просто душит этот

Зафарка. Ну не самому же из цеха уходить?.. Он тут четыре года… да и возраст. Куда идти? Это кажется — везде руки нужны, а попробуй-ка сунься! Что делать?

Тут-то его и осенило.

Когда в пальцах остался сущий огрызок — на один жевок, он налил еще грамм семьдесят пять, выпил и закусил.

А потом вышел из подсобки и направился к электрическому щитку.

Ведь Никифоров ему прямо сказал: слушай, мол. Мол, так и так: ты меня достал. Нам с тобой не сработаться. Я уж четыре года здесь.

Живу в трех остановках. Тут все мое, понял? А ты кто такой? Приехал вот… зачем? Давай разойдемся подобру-поздорову. Бери расчет — да и айда. Руки всюду нужны.

Зафарка его не понял. Или вид сделал, что не понял. Они все такие.

Зубы скалит — и хоть ты что. Щурится да смеется. Меленько так похохатывает. Мол, чего ты? Зачем так говоришь? Что я нехорошо делал?.. Сам, типа, посмеивается — а глазенками-то черными так и сверлит.

Они далеко друг от друга стояли. Никифоров выключил шприц и махнул

Зафарке рукой — заглуши! Тот тоже щелкнул — волчок замолк. И

Никифоров ему все это сказал.