И тут же звонок из группы: «Товарищ генерал, разрешите доложить… относительно подполковника Корина». «Знаю, — буркнул Белозеров. — Раньше надо просыпаться, Филиппов…»
И бросил трубку.
Так что знал, знал. И есть кому подтвердить.
И теперь, шагая по мягкой, с длинным ворсом ковровой дорожке к кабинету начальника «семнадцатки» Кривича, Белозеров продолжал мучительно искать ответы на несколько вопросов, самый простой из которых был таким: кой черт дернул его неделю назад скрыть информацию об этих «незначительных отклонениях» от шефа?
Нет, действительно! Бог ты мой, какая муха укусила?! Боялся, что Кривич учует опасность и отменит операцию? Отменит в самом начале, чтобы не допустить ее провала в самом конце — что, несомненно, куда неприятнее и затратней. Отменит, прекратит — и Белозеров не доведет свое любимое, долго лелеемое детище до заслуженного им блестящего финала… и не обретет почти уже снисканных лавров, да и «кругляка» второй степени, не первый год поджидаемого, тоже не обретет… Так, что ли?
Пожалуй.
Но ведь Кривич мог и не отменить. Можно было убедить Кривича, что убийство подполковника Корина и прапорщика Черных — техническая накладка, которая вовсе не говорит о том, что планы Мамеда каким-то образом поменялись. «Товарищ генерал-полковник, — допустим, доложил бы ему Белозеров. — Так и так». Не спеша высказывать свое мнение,
Кривич придвинул бы, по обыкновению, чистый лист писчей бумаги и для начала исчеркал бы его затейливыми спиралями. Потом поднялся и, заложив руки за спину и сутулясь, встал у окна. Далее он мог повести себя двояко. Либо, не оборачиваясь, продиктовать решение: операцию свернуть, то-се, пятое-десятое. Либо, напротив, повернуться и спросить у Белозерова: «Предложения?» И Белозеров пояснил бы свою точку зрения. На его взгляд, это техническая накладка. Должно быть, зам по тылу перенервничал, заподозрил лишнее, потянулся за оружием и… похоже? И, возможно, Кривич снова отвернулся бы к окну, а через минуту, садясь за стол, уже другим тоном сказал: «Ладно, Валентин
Сергеевич, договорились. Продолжай. В субботу поедешь?» «Нет, — сокрушенно ответил бы Белозеров. — В субботу не получится. Мне сейчас не до грибов, как говорится. Я, Дмитрий Васильич, от Мамеда ни на шаг». «Ну давай, — поощрительно кивнул бы Кривич. — А я сгоняю, пожалуй. Сейчас-то они косяком идут. А уж снег выпадет — ищи ветра в поле». И на том бы расстались, и генерал-полковник Кривич взял бы на свою худую жилистую шею то, что так тяжело легло сейчас на пухловатые плечи генерал-майора Белозерова, — ответственность за провал операции «Цвета побежалости».
Собственно говоря, он не за себя боялся. Отставка? — с поклоном примет. Наслужился, хватит. Сам уже прикидывал, не пора ли. Сколько лямку тянуть?.. Не себя было жалко — операции. Как все задумывалось!.. Мамед-праведник, пробравшись в столицу вкупе с помощниками и всем своим гибельным снаряжением (должно быть, благодаря вечному милицейскому разгильдяйству, если не попустительству), захватывает концертный зал «Мусагет».
Присутствующих берет в заложники. Помещение минирует. Затем выступает с обращением и выдвигает требования, по исполнении которых обещает отпустить несчастных меломанов. Требований немного.
Прекратить думские поползновения в сторону начала мирных переговоров федеральных властей с Мусой Исхаковым, низким и всеми презираемым в Качарии человеком, запятнавшим себя многочисленными предательствами интересов качарского народа. Это раз. Понять, наконец, что Качария способна разрабатывать свои нефтяные ресурсы лишь в составе
Федерации, и тогда они пойдут ей на пользу, а в противном случае принесут качарскому народу только новые несчастья, страдания и нищету. Это два. Для окончательного усмирения озверелого сепаратизма усилить военное давление, подтянуть свежие федеральные силы и выбить, наконец, из труднодоступных горных районов отряды боевиков, кровавые бесчинства которых препятствуют мирной жизни свободной, но добровольно остающейся в составе Федерации братской Качарии. Это три. И, наконец, освободить и с помощью международных правозащитных организаций переправить в одну из исламских стран (например, Катар) брата Мамеда — Касыма-караванщика, благородного и честного представителя интересов Качарии, верного сына качарского народа, безвинно схваченного и брошенного в тюрьму благодаря черным наветам и проискам врагов последнего.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу