Оксана Аболина - Ужастегъ

Имена некоторых персонажей изменены, но далеко не всех.

Это будет не совсем обычный ужастег, поскольку я сразу скажу, чем дело кончится: все люди останутся живы. Люди — да. Но животные… Они сполна заплатили за наши грехи, пережив вместе с нами все тяготы и беды и погибнув страшной смертью. Я до сих пор не могу без слез вспомнить шиншилового красавца Мурра — перса чистых кровей, по ошибке судьбы попавшего в нашу нищую семью, где не было ему никогда ни приличного корма, ни ласки, которую он вечно клянчил, а получал только «Ну, что лезешь, сукин Муррзавец, дай делами позаниматься, не видишь, что ль? — некогда!» Не меньше болит душа о Марсике — черном дворянчике, который всем сердцем привязался ко мне. Когда он был еще совсем малышом, то подцепил где-то чумку, лег в кресло, вытянул лапки и стал умирать. Я обзвонила знакомых, наодолжила всюду денег, рванула в ветеринарку, которая уже закрывалась: врачи, одетые, запирали последние двери. Мой отчаянный вопль: «Где тут у вас котов спасают?» — заставил их вернуться в кабинет. Марсика спасли. И с той поры, стоило мне появиться дома, он вскарабкивался на мое плечо и сидел там целыми вечерами, черный и преданный, как ученый ворон. Ни прежде, ни после не было у нас таких славных котов, ни один не сравнится с ними. И хоть темный это вопрос — что там, со зверями, после смерти происходит, но надеюсь, что эти двое живы и с ними все хорошо, поскольку где же тогда справедливость, коли не так?

Тяжелая эта история. За четыре месяца, пока она тянулась, мы потеряли почти всех друзей. Но не всех, нет: остались Надюшка Рязанцева, старый Рюм, Анна Львовна, Коля Забег, Андрюха. Еще несколько совсем тогда чужих человек, которые по всем статьям должны были рвануть от нас со всех ног — повели себя более, чем достойно. Остальные предали. Это был хороший жизненный урок. Нам пришлось учиться прощать тех, кто предавал нас. Вы думаете, мы плохо выбирали себе знакомства? Нет, просто в минуту опасности немногие ведут себя так, как в обычной своей жизни. Но поведение большинства абсолютно непредсказуемо: есть слабые хрупкие люди, которые проявляют немалое мужество, и есть те, на которых окружающие привыкли опираться как на что-то незыблемое и надежное — и они не выдерживают, ломаются. Ни на кого не храню зла, нет. Только на Виктора Павлова, известного живописца, старосту нашего храма — его простить не могу. Остальные, струсив, чувствовали стыд, но Виктор сбежал, едва коснувшись опасности, и нашел оправдание собственной трусости. Встретив его через несколько лет на улице, спросила: «Как вы могли?» — «Ну, как же, Оксана, — ответил он, — вы ведь понимаете, с какими силами мы столкнулись. Христианин должен их избегать». — «Вы же воин Христов, кто, как ни вы, должен был помочь вдове с сиротой?» Он начал разглагольствовать о том, что он должен был думать в тот момент о своей семье. Мне стало стыдно — стыдно, что я стою и разговариваю с этим человеком. Я повернулась и ушла.

Нас было двое: я и сын мой Лешка. Мы выдержали. Выдержали, потому что дрались спина к спине. И еще потому что где-то неподалеку были те, кто не предал нас, кто пытался помочь нам в условиях, когда помочь было невозможно. Нет ничего страшнее богооставленности, когда зло нападает на тебя. Ничего, кроме того, что к богооставленности может прибавиться оставленность людьми. Но выжить, теперь я это знаю, можно в любых условиях. Выжить или погибнуть — это неважно. Важно — не потерять направление, когда земля уходит из-под ног, когда исчезают все вехи, когда остаешься один на один со злом и начинаешь сомневаться во всем.