Игорь Сахновский - Нелегальный рассказ о любви (Сборник)

Тот же «Дамский лексикон» щебечет со знанием дела: «Если испанка хочет выразить ухаживающему за ней кавалеру особую благосклонность, то она показывает ему свою ножку, которую вообще ревниво оберегает <���…>, а ножка испанки – мала, узка и очень нежна».

Маркиз де Брадомин (испанский Казанова) вспоминает свою бесценную возлюбленную: «Бедная Конча!.. Такая измождённая, такая бледная, она в наслаждении была вынослива, как богиня…» Ручонки у бедной, само собой, «тонкие, бескровные, точно фарфоровые». Короче говоря, «тебя обнять и плакать над тобой»…

Но уже на закате абсолютизма возобновляется интерес к «телу, которого много». Во всяком случае, сильному полу настоятельно рекомендуют крепчать: «Подобно тому как мужчины чувствуют величайшее отвращение к толстой женской шее, так ненавидят женщины тонкие икры. Икры мужчин – истинный барометр их нежности на практике, барометр их физической силы <���…> Поверьте, женщины – лучшие знатоки икр; взоры их обращаются вниз…» («Опыт философии моды», 1799). В этих жеманных «знатоках икр» предугадывается курьёзный и жалкий финал гламурной истории.

Пролистнём XIX век, весь в бальных надеждах, с довольно формальными декольте, в капустном ворохе подвязок, одёжек и застёжек (страшная тайна: панталоны уже были, но без внутреннего шва).

Затем – жутковатое, «хуже керосина», начало ХХ века, вытравлявшего натуральность, как тиф и педикулёз. Последовательное уничтожение телесности. Марши товарищей и гражданок. Клара Цеткин и Роза Люксембург. Уже слышна комиссарская поступь вечно оскорблённых феминисток…

А спустя пару страниц, в 1955-м, выйдет в свет сенсационный преступный роман о мужчине, которого автор заботливо снабдит женой «с царственными сосцами и тяжелыми лядвиями», чтобы она «путем жалких, жарких, наивно-похотливых ласок» подготовляла его к выполнению «еженочной обязанности». А этот, понимаете, выродок, манкируя обязанностью и лядвиями, влюбится по гроб жизни в двенадцатилетнюю Долорес Гейз – «просто Ло, ростом пять футов (без двух вершков и в одном носке)». И, задуманный изначально как бульварное чтиво, роман станет одной из лучших книг в мире о несчастливой, невзаимной любви.

И мне теперь остаётся добавить, что эта нимфетка в белых несвежих носочках нанесёт «гламурной» культуре последний, такой сокрушительный удар, от которого та вряд ли когда-нибудь оправится.

Поскольку моя дурацкая добросовестность не позволяет оставить столь трепетную и зыбкую тему без твёрдых оснований, я тут взялся полистать классические учёные труды. Кто же мог предвидеть такой облом?!

Первым совершенно логично на ум пришёл доктор Фрейд (он же Фройд). А, надо сказать, моё уважение и доверие к доктору Фрейду таково, что, если выбирать между ним и, допустим, доктором Айболитом, я без колебаний выберу второго.

Но я по-честному заново открыл «Введение в психоанализ», и доктор Фрейд сразу увлёк меня в свои глубины: «Видевший сон извлекает определённую, знакомую ему даму из-под кровати. Это означает: он отдаёт этой даме предпочтение». «Надо же», – сказал я. И больше ничего не сказал.

А вот ещё важный сон: «Он встречает свою сестру в сопровождении двух подруг, которые сами сестры. Он подаёт руку обеим, а сестёр нет…» Лично я, наивный, на такой сон не обратил бы никакого внимания. Но доктор Фрейд начеку и знает своё дело: «Сёстры – это груди, он с удовольствием бы их потрогал…»

Когда же он взялся объяснять, что все девочки и тётки сильно страдают от «страха кастрации», а затем предложил углубиться в «сложный ландшафт гениталий», я наконец захлопнул эту хренотень и снова стал обшаривать книжные окрестности.

Случайно встреченный Чезаре Ломброзо счёл нужным жёстко предупредить: «Максимальная асимметрия черепа и косоглазие встречаются у воровок, отравительниц и убийц; женщинам-убийцам большею частью свойственны лица монгольские и с мужскими очертаниями. Большая часть женщин, осужденных за убийство и отравление, имеют вдавления черепа, редкие зубы и приплюснутые, бесформенные носы». Спасибо, учтём.

Другой доктор, Генрих Плосс, радует трёхтомным бестселлером «Женщина» (1898–1900), настолько дотошным и натуралистичным, что его можно ставить на полку рядом с «Жизнью животных» Брэма и «Нравами насекомых» Фабра. (Кстати, уже лет двадцать назад этот раритет догонял по цене скромный автомобиль.)

Д-р Плосс справедливо напомнил, что «история любования» имеет национально-этнический и медицинский аспекты. Его экскурсы, иногда непредвиденно смешные, наводят на подозрение, что речь вообще идёт о существах из разных галактик.