Ильдар Абузяров: Чингиз-роман

— Ты что, переживаешь? — ерничаю я.

— Но шоколад же вкуснее…

— А при чем здесь вкус?

— Да, да, — быстро сбивается Димон на философское бормотание, — ты симпатичнее меня, — моему другу свойственно философствовать.

— А при чем здесь вкус? — я талдычу одно, а сам краем глаза слежу за женщиной Женей.

— Что же тогда, черт возьми? Ведь ты ничем не проявил себя. Не пел, не спорил, как я… — продолжает заикаться Димон.

— Все дело в оружии, — говорю я. — У меня в кармане был нож.

— Ну и что?

— Оружие украшает руку. Рука с оружием украшает грудь. Все это украшает подбородок и скулы. Но дело не в красоте, а в глазах. Женщины любят воинов. Женщины любят, когда их могут прокормить и защитить. Потому что женщины любят своих детей. Вот так. Все дело в глазах и в оружии.

Боковым зрением я замечаю, как женщина Женя на остановке быстро говорит шаманам и евнухам «до свидания» и прыгает в захлопывающий двери троллейбус. Я кидаюсь за ней, но поздно. Нет, не поздно! Я хватаю троллейбус под уздцы и со всей силы тяну их к земле. В таком положении троллейбус никуда не пойдет. Троллейбус — он, как конь, но ни один конь не сможет двинуться вперед в таком положении.

Через пару секунд ко мне подлетает водитель. Он замахивается на меня монтажкой. Я спокойно смотрю ему в глаза и прошу пустить меня внутрь машины.

— Ты что, дурак?! — кричит водитель покорной кобылы, замахнувшись на меня железкой, которая напоминает мне что-то среднее между саблей и стрелой.

Это меня смешит, но я сдерживаю себя.

— Нет, я просто хочу есть и пить. Я хочу быть твоим гостем. Я замерз. Я голоден. Я хочу женщину, — говорю я, спокойно глядя водителю в глаза, — и я хочу быть твоим гостем. Только твой конь сможет согреть меня. И прокатить с ветерком. Только он домчит меня до моей женщины. Только он утолит мой голод.

— Почему именно мой? — каждому водителю нравится, когда хвалят его кобылу.

— Потому что у него прекрасный мотор. А внутри него самая красивая женщина. Но он никуда не поедет, если я не окажусь… — здесь я делаю выразительную паузу, — на нем. И в нем. И в ней.

Водитель сдается. Чертыхается и сдается. Но еще долго после того я слышу, как чертыхается и чихает его троллейбус.

— Куда мы поедем? — спрашивает меня женщина Женя.

— Едем ко мне.

— Нет, лучше ко мне. У меня дома никого нет.

Я молча соглашаюсь, и она отворачивается к окну, потому что нам не о чем больше говорить. Конечно, я бы мог кое-что рассказать о моем хане. Но зачем, когда за меня о моем хане шепчут ей звезды? Особенно вон та звезда, размером с фонарное яблоко, пульсация которой усиливается с каждым мигом, пока я обнимаю женщину Женю за талию. Молча…

— Я сейчас приготовлю ужин, а ты пока прими душ, — говорит мне женщина Женя в то время, как она моет руки, а я пытаюсь положить свою руку ей на ягодицу.

— Но я не могу мыться, — тут же возражаю я, — и не буду. Никогда.

— Почему? — удивленно хлопает ресницами женщина Женя.

— Таков закон.

— Что за закон?

— Закон Чингиз-хана — «Яса».

— Какого Чингиз-хана? — еще больше удивляется женщина Женя. — Какая «Яса»?

Я поднимаю руку и нюхаю свою подмышку.

— Вот — чувствуешь горький запах дыма и степи?

— Не выдумывай, — она резко толкает меня в грудь, да так, что я переваливаюсь через ванный борт.

Впервые в жизни женщина толкает меня в грудь. Это так сильно бесит меня, что я уже готов разорвать ее на части. Вцепиться ей в шею волком. Но страх позора быстро сменяется осознанием того, что рядом нет ни других мужчин, ни евнухов, ни баб. И тут же на меня накатывает волна нежности. Столь быстрая метаморфоза чувств необычна. Новизна меня возбуждает.

А женщина Женя, смеясь, открывает оба крана. Холодная и горячая вода захлестывает меня. Одновременно. Разные силы дерутся во мне, и это тоже возбуждает.

— Не волнуйся, я постираю тебе брюки и рубашку, — хохочет она. — К завтрашнему дню они высохнут. Вот твое махровое полотенце.

Ванна оказалась заполненной в считаные минуты. Но за эти минуты целый ураган мыслей окатил меня с головы до ног. Кто я, куда иду, зачем живу? Неужели я предатель? Неужели мой путь — путь шакала, а не волка? Неужели на мне будет клеймо предателя? Которое не смыть — разве что вырвать с корнем, уничтожив весь мой род. И боги рано или поздно с помощью своих ханов вырвут его с корнем. И правильно сделают.

Я не заметил, как Женя плеснула в ванну мыльную пену, и теперь я даже не вижу своих ног и рук. Неужели меня уже четвертовали за предательство?