Илья Кочергин: Помощник китайца. Я внук твой [две повести]

— По-другому. А как именно, я не буду вам говорить. Я не сумасшедший.

Он, наверное, хотел раздразнить нас, заинтересовать. Но это не производило особого впечатления. Когда на твоих глазах переписывается история, когда не все успели сменить устаревшие учебники, когда скоро грядут выпускные экзамены, то бесполезно, да и некогда докапываться до истины. А чуть позже исчезла и сама необходимость докапываться. Бери — не хочу.

Ввозрасте, наверное, лет четырёх я твёрдо знал от взрослых, что если подобрать с пола упавшую конфету и съесть её, то в животе после этого заводятся червяки, и ребёнок умирает. Микробы не грозили отцу или матери, они были смертельны только для таких маленьких, как я, детей. Я не запомнил точно, кто мне дал такое знание, — может быть, старший брат, — я одинаково верил всем взрослым. Но в одно прекрасное утро я остался на кухне один, и конфета «Взлётная», которую мне вручили после еды, выскользнула из обёртки и упала на пол. Я залез под стол и глядел на неё, как она лежала на зелёном линолеуме, украшенном полосками солнца. В шкафу, в бумажном пакетике, я знал, хранились ещё несколько точно таких же леденцов, их можно было достать, встав на табуретку. Их не хотелось.

Я протянул руку, взял леденец и, даже не попытавшись счистить с него налипших микробов, положил в рот. Никто об этом не узнал — ни отец, ни мать, ни Бабаня, ни брат. Несколько следующих дней я ждал развязки, вслушиваясь в себя, испытывая сладкий ужас приближающейся катастрофы, и мне снились необыкновенно яркие сны. А потом я понял, что выиграл конфетку у смерти и у червяков, которые могут завестись в животе. Недели через две, если бы я умел формулировать свои мысли, то, наверное, сказал бы, что любое знание относительно.

В дальнейшем, я думаю, именно воспоминания об этом случае отрицательно повлияли на мою успеваемость в школе. Я так ленился тратить драгоценное время на обретение относительных знаний, что был двоечником. Читал приключенческие романы вместо учёбы.

Лет в пять или шесть, накануне очередной годовщины Великого Октября, насмотревшись фильмов по телевизору, я выдернул из тетради несколько листочков и красным карандашом написал на них те самые лозунги, которые несли когда-то революционные толпы на своих транспарантах: Долой царя! Вся власть Советам! Я хотел, чтобы мы с отцом пошли на улицу и расклеили мои воззвания на столбах, украшая город к празднику.

Отец отказался, и его ответ на моё «Почему?» был довольно тёмен.

Многие темы были слишком трудными для понимания, и мой революционный предок парил слишком высоко.

В общем, вышло так, что я очень мало интересовался человеком, изображённым на портрете. Знания, которые я мог бы получить о нём, были слишком уж относительны, и мне больше нравились истории моей прабабушки, где сюжет всегда был закручен довольно просто, но лихо, добро, в конце концов, торжествовало, и победитель получал сто рублей и медаль. Позже меня стали увлекать приключенческие романы и рассказы отца о драках во времена его буйной молодости, о том, как он кадрил девочек, о его таёжных путешествиях и охотах.

С десяти лет отец стал брать меня в походы по европейскому Северу, в восемнадцать я уже стал ездить один. Вскоре исполнилась моя мечта — я очутился в Сибири. Видел засыпанные древние каналы и городища в долинах Алтая, курганы, от которых уходили на восток вкопанные стоймя камни, по числу камней можно было узнать, сколько врагов пали от руки погребённого здесь витязя. По обочинам древних дорог мне встречались покосившиеся каменные бабы.

Мне казалось, что эти древние дороги должны уводить в Монголию, а может быть, и куда-нибудь в более интересные места. Посещение этих мест пришлось отложить на неопределённый срок в связи с моим новым семейным положением и рождением дочки, это меня огорчало. Единственной возможностью теперь были путешествия не по собственной прихоти, а по служебным обязанностям. Да, что сможет мне сказать Алёнка, если я пройдусь по этим дорогам как специалист, вынужденный уезжать от семьи не ради романтики, а ради научной или какой-нибудь другой карьеры? Ничего не сможет сказать. Может быть, мне даже придётся внедриться в культуру изучаемого народа, чтобы увидеть её, так сказать, изнутри?

Я сбежал из отцовского технического института и подал документы в университет, чтобы изучать восточные языки.

— На монгольский в этом году у нас нет набора. В следующем, наверное, тоже не будет, — сказали мне в приёмной комиссии. — Хотите на китайский?