Александр Проханов - Выбор оружия

Пили кофе, резали ножичками сочные, отекавшие сладостью груши.

– Как продвигается твоя работа? Ты, Виктор, прославишься своими южноафриканскими репортажами. Сначала рассказал о разгроме батальона «Буффало», о партизанских рейдах в Намибию. Теперь поведаешь о сражениях на реке Лимпопо, об уничтожении аэродромов подскока. Ты станешь виднейшим специалистом по южноафриканским конфликтам.

Белосельцеву стало не по себе. Только что в номере он беседовал с Соломао о легких самолетах ЮАР, прорывавших границу, доставлявших в глубь Мозамбика диверсантов с грузом взрывчатки. Теперь же Маквиллен, словно стоял за тяжелой гардиной, подхватывает их разговор. Белосельцев себя успокаивал. Местные газеты полнились сообщениями о загадочных диверсантах, неуловимых самолетах, о секретных аэродромах в дюнах на берегу Лимпопо.

– Кстати, помнишь, в Лубанго мы говорили о каком-то суперагенте, которого обманула хитроумная кубинская разведка. Якобы с его помощью заманила в ловушку батальон «Буффало». Так вот, после разгрома «Буффало» Америка была настолько встревожена усилением коммунистов в Анголе, что отменила эмбарго на поставку в ЮАР оружия. Теперь мы будем быстрыми темпами модернизировать армию, насытим ее современными танками, транспортерами, средствами связи. Больше не увидим на вооружении эти нелепые, как гробы, броневики, эти неуклюжие, сваренные из листового железа танки. Так что неизвестно, проиграл ли этот загадочный суперагент или выиграл. Расстреляют его в Претории или представят к высшей награде. – Маквиллен легкомысленно смеялся, надрезая янтарно-прозрачный ломоть груши, отекавшей медовым соком.

Белосельцев не испытывал к нему вражды, почти любовался его точными, аккуратными движениями. Думал, что природа сотворила их обоих в разных местах земли, используя один и тот же чертеж. Подбирала их друг для друга. Свела вместе, чтобы, сталкивая в соперничестве, в постоянных состязании и борьбе, решать какую-то свою, скрытую от понимания задачу.

– А ведь знаешь, Виктор, Мозамбик – это моя обетованная земля, где когда-то я был счастлив. – Лицо Маквиллена сделалось печальным и нежным, глаза смотрели в невидимую для Белосельцева даль, высматривая в ней драгоценные картины. – Помнишь, я говорил тебе, что у меня была невеста. Мы приехали с ней сюда, в Мозамбик, и провели почти месяц. Тогда этот чудесный город назывался Лоренсу-Маркиш. Мы поселились в «Полане». Плавали на яхте, летали на крохотном самолетике вдоль побережья над песчаными дюнами. Вечерами ходили на дансинг, а потом лежали в ночном номере, слушая, как бушует океан, смотрели на огромную желтую луну, оставлявшую на воде золотую дорогу. Мозамбик для меня – это рай, где мне было чудесно и откуда меня низвели. Сейчас здесь все то же, но это уже не рай. Это рисунок рая, в котором мне уж никогда не бывать.

Это признание тронуло Белосельцева, усилило чувство, что они были сотворены по единому чертежу, из похожих молекул, отобранных Творцом из бесчисленных мировых частиц. Оба уповали на рай. На мгновение его посетили. Покинули его по доброй воле, чтобы позже вернуться. Вернувшись, нашли ворота закрытыми. Стояли перед вратами рая, не умея в них достучаться.

– Так что же, теперь нам вечно стоять перед закрытой дверью? Искать на лунной дорожке след когда-то любимой женщины? Слишком много дел, слишком много хлопот. У тебя, у меня. Ты знаешь, через несколько дней я вылетаю в Бейру. Там у меня крупный заказ на холодильники для торговцев свининой. Полетим вместе. Половим бабочек. Рядом с ангольской коллекцией на твоей стене будут красоваться коробки из Мозамбика.

– Когда ты летишь?

– Через неделю. И лучше, если с тобой. Буду счастлив, поверь.

Они завершили завтрак. Раскланялись, уговорившись встретиться вечером в баре, или в бильярдном зале, или в открытом кафе у лазурной чаши бассейна, в которой, как белые луны, мягко колеблются отражения фонарей, и в бутылке вина вспыхивают черно-красные искры.

– Если у тебя есть свободное время, Виктор, поезжай на границу в Ресано-Гарсиа. Почерпнешь массу интересного для своих репортажей. – Маквиллен удалялся, статный и легкий. Белосельцеву опять стало не по себе. Его мысли были прозрачны для Маквиллена. Он считывал их на лбу Белосельцева, как бегущую электронную строку.

Он вернулся в номер, в прохладу кондиционера, перебирая в памяти услышанное от Маквиллена. Процеживал сквозь частое сито мелкие пустяки его слов, всматриваясь в более крупные, осевшие на ячейках крупицы. Их было три. Упоминание о Бейре, об аэродроме подскока и упоминание о Ресано-Гарсиа, куда через час Белосельцева повезет Соломао. Крупицы были мелкие, как золотые песчинки. Им было далеко до слитка. Но Белосельцев аккуратно стряхнул их с сита, зная, что в противоположном крыле отеля, в пустынном номере, Маквиллен занят тем же. Прячет крохотные золотые песчинки, добытые за утренним кофе.