Александр Проханов - Выбор оружия

– Вся наша жизнь под землей, – обернулся провожатый с курчавой бородкой. – Здесь целый подземный город, который с воздуха не видят пилоты врага. Вы будете жить в блиндаже, который мы предоставляем гостям.

Они остановились у насыпного холма, в глубь которого вел лаз. По деревянным ступеням спустились в теплый сумрак, где стояли две кровати, столик с кувшином воды. Стены и потолок были ровно выложены бревнами, как в деревенской избе, и Белосельцев прикоснулся к дереву сруба.

– Это ваше жилье, – сказал провожатый. – Отдохните, умойтесь. Скоро обед. Я знаю, вы приглашены на обед к командованию. Я за вами приду. – И ушел, оставив их с Аурелио в блиндаже.

Они молча сидели на кроватях, застеленных грубым сукном. Пахло сухими бревнами и землей. Белым квадратом светилось входное отверстие.

– Сэм Нуйома посвящен в операцию? Знает, что лучший его отряд отправляют на верную смерть? – Белосельцев чувствовал ломоту в суставах от долгой езды, жжение кожи от запекшейся краски и едкого пота.

– Он посвящен лишь в детали. Не знает о причинах смерти учителя Питера. Не знает о многоступенчатой комбинации с Маквилленом. Знает, что есть план истребления батальона «Буффало», который представляет главную угрозу его движению. – Аурелио стягивал рубаху, открывая бугристые влажные мускулы. – Хорошо бы умыться. Теперь вы можете избавиться от грима. Здесь вас никто не похитит.

Они вышли наружу, и у входа в блиндаж Аурелио поливал из кувшина, а Белосельцев ловил ладонями тонкую блестящую струйку, плескал на лицо. Смывал коричневую краску, чувствуя, как начинают дышать открытые поры. Видел свои побелевшие, порозовевшие пальцы.

– После всего случившегося мы умываем руки, – усмехнулся он, забирая кувшин у кубинца. – Обряд омовения рук.

– Среди нас нет Пилата. – Аурелио брызгал воду на свою волосатую грудь, промывал лицо. – Мы успешно провели две фазы сложнейшей операции, и нам предстоит третья, самая опасная и сложная. Мы вынуждены рисковать своими и чужими жизнями. В случае успеха мы можем позволить себе угрызения совести. Но только на несколько минут, до начала следующей операции.

В блиндаж, где они дремали на кроватях, явился посыльный, пригласил на обед. Они шли за посыльным по лагерю, и это было военное поселение, созданное в песках Калахари. Партизанское стойбище, служившее прибежищем воюющему народу. Среди песчаных дюн подымались дымы, пахло пищей, на бледных кострах кипели закопченные котлы. Повсюду были пробиты тропки, промяты колесные колеи. Глаз угадывал замаскированные огневые позиции, деревянные амбразуры дотов, прикрытые ветками зенитки, упрятанные в капониры бэтээры. Везде попадались молодые военные в форме, юноши и девушки. Но среди них возникали старики в пестрых одеяниях, женщины с грудными детьми. Несколько раненых, перевязанных, с костылями и палками, отдыхали в тени. Здесь был плац с одиноким тенистым деревом и деревянной скамьей. Мачты антенн, высокая жердь флагштока. Вся пустыня была изрыта, продырявлена, наполнена жизнями. Эта жизнь пряталась под землей, защищалась, уменьшалась под воздействием жестоких, истреблявших ее сил. Восполнялась и размножалась, сохраняя популяцию, воспроизводила себя среди боев и пожаров.

Их привели в обширное подземное помещение, выложенное золотистыми стругаными бревнами, на которых висела карта Намибии, красным и синим были нанесены маршруты и стрелы ударов, отмечены вспышками места произведенных диверсий, изображены аэродромы, вражеские гарнизоны, полицейские участки. Из-за стола им навстречу поднялся Сэм Нуйома, мощный, плечистый, затянутый в новый пятнистый мундир, с белозубой улыбкой, сверкающей сквозь густую курчавую бороду. Он пожимал им руки теплыми большими ладонями. Портупея его сочно похрустывала, от него пахло вкусным одеколоном.

– Я знаю, что по дороге сюда вы подверглись воздушной атаке. Два наших сотоварища погибли. Вы рисковали жизнью, чтобы оказаться среди нас, увидеть наш лагерь, поведать о нашей борьбе всему остальному миру…

Эти слова были адресованы Белосельцеву, как репортеру. Было неясно, знал ли Сэм Нуйома о его легенде, видел ли в нем разведчика, связывал ли гибель учителя Питера с разведывательной операцией. Белосельцев чутко вслушивался, стараясь по оттенкам голоса, по тембру угадать истинное к себе отношение. Голос был сильный, звучный, с легкими шелестящими искажениями, вносимыми в английскую речь движениями африканских языка и губ.