Александр Проханов - Выбор оружия

– Завтра я снова буду в Мапуту, – сказала Мария, отступая к балюстраде, касаясь острым смуглым локтем белых перил. – Я ведаю библиотекой в нашей коммуне. Готовлю пакеты с листовками, агитационную литературу. Наши товарищи нелегально уезжают в ЮАР, берут с собой оружие и листовки.

– Быть может, мне придется оказаться в Мапуту. И мы опять потанцуем.

Они стояли у балюстрады, и он все еще чувствовал эхо мучительного звука, который излетел из медной сладкоголосой трубы и исчез в невидимой ракушке, тихо звучал в глубине ее завитков. Этот звук не мог повториться. Танец не мог повториться. Их встреча была случайна, не могла иметь продолжения. Ему больше никогда не пожать ее гибких пальцев с тонким кольцом. Не коснуться рукой ее теплой сильной спины. Им предстояло расстаться, удалиться друг от друга на разные половины Земли, потеряться среди множества лиц, в круговороте земных событий, которые их вместе никогда не сведут. И, желая ей блага, отпуская ее навсегда, он просил у кого-то, прозрачно-мерцающего, беззвучно парящего над лагуной, сделать им на прощанье подарок. Запечатлеть их друг в друге. Оставить во Вселенной след их нечаянной встречи.

Музыка вновь зазвучала, но играл не оркестр, чьи инструменты лежали на дощатом полу веранды, словно влажные, изогнутые морские существа, вынесенные приливом на отмель. Звуки, визжащие, резкие, с грохотом барабанов и бубнов, неслись из темноты лагуны. Им вслед выплывала пирога, по бортам, по выгнутой корме и заостренному носу, по мачте с перекрестьями и широкому парусу очерченная мигавшими разноцветными лампочками. На вершине высокой мачты вращался прожектор. В его лучах танцевали африканские воины, колыхались у бедер шкуры, мотались перья головных украшений. Воины воздевали раскрашенные щиты, колотили в них копьями. Пирога была полна музыкантов, гребцов, отражалась в лагуне, метала по воде огненные стрелы отражений, гром тамтамов и дудок.

Гости прихлынули к балюстраде. Смеялись, указывали на пирогу. Из нее ударили ввысь огненные стебли. Взрывались с легким треском. Вся черная лагуна покрылась дрожащими огнями, бегущими змеями, золотыми волнами. В небе расцветали букеты, осыпались бесчисленными лепестками, драгоценной пыльцой, колючими семенами.

Гости ахали, аплодировали каждой вспышке, ликовали, как дети. Мария прижала руки к груди, восхищенно любовалась фейерверком. Белосельцев старался запомнить ее навсегда у черно-золотой лагуны, по которой уплывала волшебная пирога, наполненная танцорами, колдунами и воинами.

– Виктор Андреевич, – негромко окликнул его секретарь посольства. – Вы хотели, чтобы вас представили Сэму Нуйоме. Он ждет вас.

– Извините меня, – сказал Белосельцев Марии.

– Виктор. – Маквиллен появился с рюмкой. – Почему бы тебе и твоей красивой подруге не сесть на пирогу и не уплыть к священному берегу, где вы оба обретете бессмертие! – Глаза его ярко блестели, он был пьян, пытался остановить уходящего Белосельцева.

– Я скоро вернусь, Ричард, – улыбнулся в ответ Белосельцев. – Поговорю с Сэмом Нуйомой. Тогда мы выпьем и обретем бессмертие.

Секретарь проводил Белосельцева до металлической цепочки, что-то сказал громадному охраннику, чьи бока раздувались от укрытого под пиджаком оружия. Тот по-бычьи, исподлобья посмотрел на Белосельцева, словно поднял и потряс его вниз головой. Разомкнул цепочку, пропуская в отгороженное пространство.

Президент душ Сантуш стоя разговаривал с военным, чей мундир блестел золотыми погонами, красными нашивками, шелковыми шнурами и аксельбантами. Сэм Нуйома поднялся навстречу Белосельцеву, тучный, стареющий, но еще полный упрямой могучей силы, распиравшей его черный смокинг, белый ворот рубахи, над которым возвышалась крепкая, чернобородая голова с живыми, плотоядными глазами. Он ярко, белозубо улыбнулся, протягивая большую, как совковая лопата, ладонь, покрывая руку Белосельцева второй такой же лопатой.

– Мне сказали, что советский журналист хочет со мной говорить. Я очень люблю советских людей, у меня много среди них друзей.

Он был радушен, доступен, хотел обворожить. Осторожно и зорко высматривал в незнакомом человеке его слабые и сильные стороны, возможные опасности и выгоды. Скрывал за своей жизнелюбивой улыбкой накопленную в скитаниях усталость, разочарование, горечь несбывшихся ожиданий. Одолевал потаенные страхи и огорчения упорным, неодолимым стремлением, которое побуждало его десятилетиями метаться по миру, избегая пуль и арестов, меняя союзников, скрывая неутоленное честолюбие, зависть к удачливым друзьям, вовлекая в борьбу за свои идеалы политических лидеров, миллиардеров, священников. Советские транспорты сгружали на африканский берег в районе пустыни Намиб танки для его партизан. Его эмиссары в Германии договаривались о сохранности урановых копей. Его агенты в Амстердаме вели переговоры с «Дебирсом» о будущей, после его победы, судьбе кимберлитовых трубок. От него пахло вкусным дорогим одеколоном. Он держал в своих громадных теплых руках ладонь Белосельцева, улыбаясь ему, как старому другу.