Поль Авиньон - Диалоги пениса

— И надолго?

— На целые часы напролет. Порой мы оставались в таком состоянии всю ночь. Бедра наши приспосабливались к неторопливому спокойному ритму бортовой качки корабля, стоящего на якоре в тихой бухте. Элен получала удовольствие столько раз, сколько ей хотелось. Мы, в определенном смысле, двигались синхронно с ритмами космоса.

— Но… А как же ты?

— Знаю, такое нелегко понять. Напоминает достижение первого результата от мастурбации. Прежде, ты прикасался к своему половому органу тысячу раз, но при этом ничего не происходило. Младенцы и маленькие дети делают это беспрерывно. И вдруг в один прекрасный день ты продолжаешь делать то же самое — и свершается чудо: ты открываешь для себя наслаждение извергать семя. Твое тело к этому мигу уже подготовлено. В моем же случае происходит нечто подобное, только наоборот. Ты уже знаешь, что твое тело способно на семяизвержение, но вдруг, в один прекрасный день, этого не делаешь. И это знак, что душа твоя подготовлена. Ты ощущаешь себя безмятежным, уверенным в себе, в тебе исключительно много энергии, гораздо больше, чем если бы ты испытал «оргазм», описанный сексологами. Кстати, именно под таким углом зрения рассматривали половой акт китайцы. Каждый старался помочь партнеру захватить в плен энергию противоположного начала. Женщины стремились доставлять мужчинам удовольствие, а мужчины — придерживать при себе семя, полагая, что это обеспечит им долголетие.

— Ты веришь, что долголетием своим обязан такому приему?

— Пусть толпы ученых мужей рассмеются мне в глаза — я в этом глубоко убежден. У меня, по существу, нет никаких доказательств этого. В любом случае, речь идет об эпифеномене — употребим слово из их же лексикона. Впрочем, не этого я искал с Элен. В тот период я еще об этом не знал.

— Но сперма… надо же ее все-таки куда-то девать?

— Конечно, древние китайцы советовали двадцатилетнему мужчине изливать семя один раз в неделю, тридцатилетнему — один раз в десять дней, и так далее.

— А в твоем возрасте?

— О! Один раз в шесть месяцев… Этого более, чем достаточно.

— И… Как, ты… Ты еще занимаешься любовью?

— Ну да! Тебя это тебя удивляет? Чувствую, в воздухе витает следующий вопрос, относительно возраста моих партнерш.

Марсьяль молчит, но говорят за него глаза.

— И молодые, и старые! Ну как, теперь ты удовлетворен? И простишь меня, если я не стану называть их имен? В настоящее время, это для меня просто практика, то же, что дзадзэн. Меньше всего на свете принимает в ней участие мое эго. Практика эта ценна тем, что продлевает мое прохождение по Земле и смягчает его тяготы.

— Простое упражнение?! А как же они?

— Ах, эти дамы, для них это важно!.. Представь: автор Пепла и Свинца , ставший дзэн-мастером! Им льстит, что я еще могу, в своем преклонном возрасте, вступать с ними в близкие отношения… знали бы они, сколь безразлична мне «любовь», в том смысле, в каком они ее понимают, как и все прочие глупости, которые я некогда мог совершать, добиваясь их милостей!

Роже усмехается и складывает камешки для игры в го. Затем поднимается, берет квадратную доску и выходит из столовой, оставляя Марсьяля наедине с портретом. Марсьяль задумывается о супружеской измене, доставившей столько бед его родителям, отравившей собственное его мироощущение. Отныне он склонялся к мысли о том, что нарушение супружеской верности запретно не только с точки зрения общества и религии. Нет, прелюбодеяние не просто запретно, это предательство, оно страшнее лжи, это предательство, убивающее совершенное согласие между мужчиной и женщиной. Оно подобно прорехе в ткани, из которой соткан мир. Союз супружеской пары — это неумело выстроенная Вавилонская башня, задуманная для того, чтобы достать до небес, это натянутый лук, чья стрела направлена на искомую цель. Но Вавилонская башня обрушивается, даже если она, казалось, уже вознеслась до небес. А стрела, прямая, как и ее траектория, неизбежно падает вниз, вонзаясь в многострадальную почву нашей действительности.

Сорокаоднолетний Жан Оноре — штатный работник крупной международной компании по прокату автомобилей и руководитель агентства в Байонне. На этом основании, в полном его распоряжении «драйв» парка в сто пятьдесят машин всех типов, кроме большегрузных грузовиков, и «тим» примерно в двадцать человек, в зависимости от сезона. После каждого совещания по «мотивации» (они произносят мотивэйшн! ), организованного командой по маркетингу его объединения, он выносит перлы американизмов, и умирает со смеху от этих словечек, едва покидает здание парижского офиса, где сидит французское руководство. Хотя во время заседаний прекрасно исполняет роль вдумчивого и прилежного управленческого работника. Для человека, который в шестнадцать лет мечтал о подмостках Национального Театра, эта работа, конечно, не панацея от всех бед, но он научился довольствоваться такой жизнью — в целом, она куда надежнее и приятнее, чем неуверенное существование бродячего артиста. Каролина наверняка держалась бы того же мнения.