Поль Авиньон - Диалоги пениса

Жан Амеде был близко знаком с социалистами и демократами, которые участвовали в строительстве независимости, и потому не мог надеяться на то, что ему удастся избежать чисток со стороны государственной полиции, учрежденной непосредственно Бокасса. В феврале 1966 года, в возрасте 32 лет, он просит политического убежища в Бельгии. Добивается его лишь три года спустя. В течение года он живет в Центральноафриканской республике, за это время на его глазах умирают главные его соратники, оставшиеся два года после долгого и тяжелого бегства через Чад, Нигер, Мали и Сенегал, он проводит в бегах и в подполье во Франции, в Швейцарии и в Бельгии.

Благодаря друзьям, приобретенным в подполье, в основном бельгийцам и швейцарцам, он получил сегодняшний свой международный дипломатический пост. После возвращения к власти в стране Давида Дако, в ходе процесса над Бокасса, Жан Амеде выступал в качестве одного из главных свидетелей обвинения. Длинный и мучительный путь к демократии превратил его в международного борца за дело Мира. Если бы не помощь активистов, защищающих африканские мирные интересы в Европе, он сейчас был бы просто старой развалиной, заживо погребенной в окрестностях Банги.

В настоящее время он делает то, что в его силах. Он изобличает коррупцию, которая подрывает основы едва встающей на ноги экономики черного континента. Он делает все возможное для спасения жизни слабых и незащищенных — и черных, и белых, и желтых; унимает негодование Международного валютного фонда, борется против его бесцеремонных политических вмешательств; пытается объяснить жителям Запада, которые склонны к излишней торопливости, что «права человека» не могут быть завоеваны одними международными указами; что загрязнение окружающей среды — предмет весьма важный, но проблемы развития отсталых стран важны ничуть не меньше; надо заставить господ из Давоса понять, что не следует сбрасывать со счетов достоинства и способности бедноты, и конечно — образование. Это его конек. Без просвещения ничего нельзя построить ни в Африке, ни где бы то ни было.

Его статус и положение порой мешают ему открыто выражать свои истинные взгляды. Но у него два псевдонима, под которыми он выступает как автор острых редакционных статей по проблемам стран «третьего мира», он печатается и в Молодой Африке , и в Нью Йорк Таймс , и в Международном курьере . Его доходы несомненно выше, чем у многих африканских министров (конечно, не считая продажных!). Трудный период для него завершается в 1972 году, после этого при каждом удобном случае он посылает треть своей зарплаты в Ялинбогуа. И если в его глухой деревне, где уже давно нет никаких миссионеров из «общества Марии», все же имеется водонапорная башня, школа, диспансер, два ветряных двигателя и библиотека, то это в большой степени заслуга Жана Амеде. Да и сами жители Ялинбогуа изрядно постарались. Когда он думает о них, у него всегда покалывает в сердце. Он старается там проводить хотя бы одну неделю в году. Нигде ему не спится лучше, чем на рогожке, среди ароматов родного леса. Как жаль, что повсюду в Африке люди превращают леса в строительные площадки, истребляя кустарники и саванны. Местных ребятишек он смешит своими рассказами о церемониях, устраиваемых в больших международных гостиницах, со старейшинами деревни он обсуждает глупые причуды западного мира, с его бегом в никуда, с его полной потерей ориентиров.

Кофе остыл. Туман полностью окутал озеро, теперь он едва различает спокойную водную гладь. Египетский делегат делает ему знак рукой, должно быть, пора идти. Остается две минуты, чтобы подумать о том, что будет завтра. О том, как он полетит в Ниццу, и там увидит… Ребекку!

Каждый месяц он позволяет себе эту роскошь — потратить 500 евро на тайную вылазку в Ниццу. Он прилетает на Лазурный Берег, берет такси для прогулки по Английской набережной. Раньше он любил проделывать весь путь пешком, но сейчас он для этого уже немного староват. Тем не менее, он, как всегда, просит высадить его в трехстах метрах от отеля «Марина» и спокойно, важной медлительной походкой проходит под пальмами, с мыслями о ней, затем сворачивает в маленькую улочку и, как правило, обнаруживает ее там. О, Ребекка!

Она все еще красивая, хотя Жан Амеде ни на миг не заблуждается на сей счет. Как, впрочем, и остальные ее клиенты. Лицо ее подтянуто, зад по-прежнему округлый, груди гордо вздымаются к лазурному небу Ниццы, живот плоский — только теперь достоинствами этими она обязана, в первую очередь, пластической хирургии. Она любит повторять, что у нее нет сутенера. Усмехаясь, он думает о ее хирурге.