Даниэль Орлов - Долгая нота (От Острова и к Острову)

— Ты что такая мрачная? Случилось что?

— Я звонила Эскину, хотела, чтобы он передал тебе через кого-нибудь, что нужно купить молока, оно закончилось.

— А почему Эскину? Мне не могла позвонить?

— Я тебе звонила. У тебя выключен телефон.

— Странно, — деланно удивился Валентин.

— Всё странно. Эскин сказал, что сегодня программы нет. Тогда я позвонила Воскресенскому. Как ты понимаешь, у Андрея тебя тоже не оказалось. Возможно, что это недостойно, но я опять позвонила Эскину и спросила его, какие программы ты сейчас ведёшь и во сколько они заканчиваются. Сослалась на то, что мне нужно планировать время с ребёнком. Эскин мне рассказал. И то, что он мне рассказал, не особо вяжется с тем, что я слышала от тебя. Валя, ты мне лжешь. Я понимаю, что ты мне лжёшь. Как нормальная женщина, я понимаю, почему ты мне лжешь, и не собираюсь ни упрекать тебя, ни устраивать сцен. Мне достаточно того, что моя дочь больна, а я ответственна за её судьбу. Твоё спокойствие на этот счёт меня вначале радовало, теперь просто выводит из себя. Ты занимаешься своими делами — хорошо. У тебя появилась какая-то личная жизнь, — это я тоже могу понять. В конце концов, возможно, я сама в том виновата. Но твоё наплевательское отношение к ребёнку я не понимаю.

— Оленька…

— Послушай, — перебила Ольга, — я ещё на прошлой неделе переговорила с родителями и потом переговорила на кафедре. Думаю, что нам с Варварой надо уехать на Онегу. На работе я переведусь на четверть ставки и буду удалённо консультировать. Это я решила, ещё когда врачи посоветовали сменить климат. С тобой это никак не связано. Но тебе с нами ехать незачем. И это уже связано с тобой. Мы справимся сами, тем более что родители помогут.

— Ольга!

— Не надо меня перебивать, Валя, — он почувствовал в голосе жены готовность расплакаться, — я всё решила, и твои слова сейчас ничего не изменят. Андрей обещал, что отвезёт нас на машине вместе со всеми необходимыми вещами. Валя, я тебе всегда верила. То, что у тебя случился адюльтер, по совести говоря, моего к тебе отношения не изменит. Мне всё равно, кто это и что у вас там с ней происходит. Я тебя всё равно люблю. Но только сейчас мне не хочется быть с тобой. Мне хочется быть с моим ребёнком и с…

— Это наш ребёнок! — крикнул шёпотом Валентин.

— Да. Мне хочется быть с нашим ребёнком и со своими родителями. Мне нужно участие и помощь людей, для которых в этой помощи будет основная важность жизни. У тебя это сейчас не получится. Прости.

Валентин не мог найти слов. Он подавленно сидел на табурете, уставившись в стенку холодильника с разбросанными по ней тут и там разноцветными магнитными буквами, и машинально разминал кисть левой руки. Какая-то подлая, лукавая струнка в его мозгу радостно и бессовестно дребезжала. Но остальной — дисциплинированный и правильный — его рассудок противился тому, что происходило. Возможно, следовало что-то сказать Ольге, попытаться объяснить, но Валентин чувствовал, что лгать не хочет, а объяснять то, что жене и так стало ясным, не имеет смысла.

«Чёртов идиот, — думал Валентин, — Кретин. Козёл. Что же ты делаешь со своей жизнью и жизнью дорогих тебе людей? Зачем тебе это всё? Жил счастливо, жил нормально, что же тебя понесло? И Маринка… Зараза такая, тоже ведь понимала, что добром это всё кончиться не может. Или не понимала. Девчонка! Сам кретин, что поддался на провокацию, стал потакать игре. Уже и не игра вовсе, а жизнь. Дура. Дура! И сам дурак. Разве смогу я что-то поменять? Смогу вот так отпустить то, что делает меня целым? В обмен на что? На взбалмошную девчонку? Или не взбалмошную… Ведь, и с ней что-то не так. И ей, похоже, больно и тяжело от того, что происходит. Как же я во всё это вляпался? Как же теперь? Что теперь?»

У Валентина разболелась голова. Он молча достал из ящика таблетку, проглотил, запил водой из чайника. Ольга собрала свои бумаги, уложила аккуратной стопкой вместе с книгой на край стола.

— Я спать. Спокойной ночи. Если пойдёшь курить, не щёлкай замком. Варька просыпается.

— Спокойной ночи, — Валентин попытался дотронуться до локтя жены, но та уклонилась.

— Не надо. Не надо, Валечка.

Он остался на кухне один. Поставил чайник, залил кипятком растворимый кофе, выпил. Постоял у окна, глядя на мигающий жёлтый поплавок светофора внизу. Достал сигарету, но, раздумав курить, сломал её между пальцами и выбросил в мусорное ведро. Минут двадцать ещё сидел, фокусируя потерянный взгляд то на чайнике, то на плите, то на микроволновке, пока не почувствовал, что почти засыпает, а в голове по кругу звучит строчка из популярной песни: «Мне кажется, мы крепко влипли. Мне кажется, потухнет солнце. Прости меня, моя любовь…» Валентин прошёл в комнату, разделся и лёг под одеяло к жене. Ольга не спала — он почувствовал по её дыханию. Повернувшись к ней, попытался обнять, как обнимал всегда, когда они засыпали, но Ольга дёрнула плечом и сбросила его руку.